Расселись по машинам (мы с отцом в «кадиллаке», с бабушкой) и кортеж двинулся к кладбищу «Гора Кармел», одному из еврейских кладбищ в Квинсе.
Не знаю, известно ли тем, кто будет читать эти строки, что у бухарских евреев принято заранее покупать для семьи места на кладбище. Очевидно, потому что многие следуют древнему обычаю: хоронить в день смерти. Тут уж у родственников (не говорю уж о покойном) не будет времени на деловые хлопоты. Так или иначе, мой отец приобрел места на кладбище еще несколько лет назад… К слову сказать, попав в Америку, отец стал ярым последователем обычаев своего народа. Меня это удивляло, ведь в Узбекистане, особенно в Чирчике, он вполне ассимилировался, был равнодушен к религии, обрядам, обычаям. Но, видно, в эмиграции сильнее тянет к своим.
Вот еще одно свидетельство этой тяги: на еврейских кладбищах Нью-Йорка бухарские евреи предпочитают покоиться на особых, земляческих, так сказать, территориях. Отец купил на такой территории участок у своего родственника, Мейера Беньяминова.
Я помню день, когда была совершена эта покупка. Отец прибежал из своей мастерской в такой спешке, что даже не отряхнул с одежды и с лица кожаные стружки, отлетавшие от фрезерного станка.
– Мне Мейер сейчас документы принес! – с порога закричал он, помахивая какими-то бумагами.
– Восемьсот долларов за кусочек земли! – усевшись возле нас с мамой, сказал отец ворчливо, но и с гордостью. – Ну, слушайте: «Кладбище «Гора Кармел», ряд восьмой, места первое-четвертое»… – прочитал он это так, будто ему удалось достать для всей нашей семьи прекрасные билеты в театр: близко к сцене, места рядом…
И вот теперь привезли мы на кладбище бабушку Лизу, чтобы оставить ее на одном из этих четырех мест. Оставить навеки.
Кладбище «Гора Кармел» примыкает к одной из окраин знаменитого Форест-Парка. С тех пор как отец приобрел здесь места, секция бухарских захоронений разрослась, превратилась в мраморный черно-коричневый островок, живописно выделявшийся среди прочих серых надгробий. Бухарские евреи ныне не так привержены аскетизму, предписанному религией, как наши западные единоверцы. Мы теперь делаем даже то, что религия строго запрещает: помещаем на надгробьях портреты усопших.
…Обступив свежую, пахнущую сырой землей яму, мы глядели, как рабочие осторожно опускают в нее на веревках гроб. Не прямо на землю, а в бетонный ящик, установленный, наподобие саркофага, на дне, чтобы защитить гроб от сточных вод. Потом мужчины поочередно бросали на гроб землю: по десять горстей каждый… Вот и холмик невысокий появился над бабушкой. Мы прощаемся и уходим. Теперь с бабушкой остается только дождь… Пройдут годы, пока не присоединится к ней дед Ёсхаим. Кроме них пока нет у нас родни на кладбище «Гора Кармел».
* * *
Печальные обряды у бухарских евреев обширнее, чем у многих других народов. Сразу после оплакивания и похорон – поминки. Еще одни – через месяц, а у некоторых – каждый месяц в продолжение года. Потом через год. Первые поминки продолжаются пять вечеров, до пятницы и субботы… К числу традиций отживших, превратившихся в показуху, я отношу и эту. Надо ли объяснять, почему? Взять хоть нашу семью: в доме маленькие дети, у нас со Светой работа с утра до вечера, а тут день за днем покупка продуктов, стряпня, ежевечерний стол, множество людей, в большинстве своем посторонних, едва знакомых… Начались у меня бурные споры с отцом. Я предлагал хотя бы не дома устраивать ежевечерние поминки, а в ресторане. Он настаивал: все должно быть «как у людей». Нашли компромисс: принимать будем дома, а еду заказывать в ресторане, чтобы маме, Свете и Эмме хоть полегче было. Не буду описывать эту неделю, повторю только, что многие из гостей бабушку Лизу либо знали очень мало, либо вообще в глаза не видели. Но как же не прийти, если у дальних родственников поминки? Будет стол, можно поболтать, обменяться новостями, посплетничать…
* * *
Хоронили мы бабушку Лизу в конце января 1990 года, а сыновьям ее, Мише и Робику с семьями, удалось приехать в Нью-Йорк только в марте. Миша с Валей, с дедом Ёсхаимом и с двумя собаками месяц прожили у нас. А Робика с Марийкой и с двумя их детишками пришлось через «Наяну» поселить в гостинице. Уж больно тесно стало в доме… В конце апреля приехал любимый кузен мой Юрка. Он добирался в Америку через Италию. Какая была встреча!
Вроде бы давно уже мы стали американцами, считали Нью-Йорк своим домом. А как не хватало родных, своего окружения!
* * *
Тут я хочу прерваться и вернуться назад. Ведь как-то так получилось, что начал я рассказ с окончательного переезда родни в Америку. Если же следовать хронологии, встреч, правда, короткие, зато частые, начались с 1988 года. Рухнул «железный занавес», великое множество туристов и эмигрантов устремилось на Запад: «Надо же посмотреть, что там за жизнь». Наши родственники были среди тех, кто решил посмотреть…
За год – с ноября 1988-го до октября 1989-го – посетили нас Авнер и Софа, Миша и Валя, Робик и Мария. Каждая пара гостила почти по месяцу. В августе 1989 Авнер и Софа с двумя сыновьями и невесткой снова появились, уже насовсем, как эмигранты. У нас прожили две недели. В октябре 1989-го прикатили – тоже навсегда – мой кузен Яша-Ахун с женой, сыном, тестем и тещей. У нас они прожили три недели…
Возможно, кто-то из читателей ахнет: «ну и нашествие! Как только выдержали?» Но как можно поступить иначе, не принять родственников? Слова «чувство долга» звучат слишком сухо и казенно. Думаю, что потребность помогать родне особенно сильна в азиатских семьях…
Почти двадцать лет прошло с тех пор, стерлись многие подробности, почти позабылись трудности, хотя и их хватало. Но навсегда запомнилось, какое волнение охватывало на аэродроме, когда в толпе прилетевших вдруг появлялись лица родных. А уж дома за столом!.. Порой доходило до ощущения, что мы снова в Узбекистане. Или Узбекистан переместился в Нью-Йорк. Веселее стало в доме. Как весело звенела по утрам посуда на кухне и как звонко болтали, готовя еду, женщины! Никогда еще мы так дружно не жили, так много не общались. Сколько было расспросов, рассказов! Постоянно звучал смех. Мужчины наперебой шутили, острили, похлопывали друг друга по спине. Дядя Миша произносил за ужином тосты и речи – долгие, трогательные, проникновенные…
Повеселела мама, даже отец стал жизнерадостным, доброжелательным, участвовал в расходах, как нормальный член семьи. Да и для меня приезд родных стал большой радостью. Я даже не ожидал, что их лица – и деда Ёсхаима, и Мишино, и конечно же, Юркино наполнят меня пылкой нежностью. Я то и дело погружался в яркие воспоминания детства. Мама с Валей, давние и близкие подруги, оставаясь вдвоем, отводили душу, просто наговориться не могли. Больше всего, конечно, говорили о детях – о Юрке и обо мне с Эммой. Сыновьями обе гордились. Ведь и кузен мой недавно закончил университет, стал программистом. Он тоже женился… Словом, и той и другой было о чем рассказать друг другу.
У Светы, как всегда, не сходила с лица ее приветливая улыбка. Вроде бы приезд незнакомых родственников мужа никак не мог быть для моей жены счастливым событием, тесного общения у нее с гостями не возникало. Но ведь Света – одна из тех, о ком в Америке говорят: «она радуется 24/7». То есть двадцать четыре часа в сутки и все семь дней недели. Думаю, что и гостям приятно было смотреть на милое, улыбающееся, молодое личико.
