Мой голос зазвучал надтреснуто и хрипло, словно я плакала во сне.
– Вы ее нашли?
– Да.
У него был уставший вид. Волосы растрепались, словно он ерошил их пальцами.
– Да, мы ее нашли.
Меня охватил ужас. Стало холодно, дыхание прервалось. Я хотела заговорить, но он успел первым.
– Мы нашли ее вовремя, – сказал он, склоняя голову и встречая мой взгляд с твердостью, от которой я смогла задышать. Сердце замедлило бег. – Все хорошо. Мы нашли ее вовремя.
* * *
Облегчение. Какое блеклое слово для такого всепоглощающего чувства. Я ощущала себя совсем пустой и в то ж время наполненной до краев. Конечно, я плакала, но, когда слезы высохли, я не знала, что делать с собой, и стала выпытывать у родителей детали. С непривычным терпением мама и папа отвечали на все мои вопросы, пока у меня не сложилась полная картина того, что случилось.
Папа, как и обещал, позвонил маме Рози, а потом Саре, которая вызвала полицию. Когда Сара повесила трубку, ей тут же позвонила мама Рози. Она передала ей пять слов – возможно, самых важных в жизни Рози: «Скажи им поискать на пляже».
Кому, как не Рози, было знать, что значил пляж для Сьюзан? Я вроде тоже знала, но мне не пришло в голову, что она захочет там умереть, – и я не могла отделаться от тошнотворного чувства, что все могло сложиться совсем по-другому. Если бы я не проснулась. Если бы не добралась до папы. Если бы не сказала ему позвонить Шелл. Если бы Шелл не разбудила Рози. Если бы не случилось хоть чего-то из этого, кто бы спас ее? Никто.
Мы нашли ее, сказал папа, и это была правда, но не полная.
Не было никакой слаженной цепи событий; из происшедшего ночью не получилось бы нарезать монтаж, где отважные герои сражаются со временем за жизнь Сьюзан. Всего-то пара удачных телефонных звонков да девочка, которая хорошо знает свою подругу.
Развязка оказалась самой обыденной. Я чувствовала, будто последние несколько месяцев меня несло бурным течением реки, потом я попала в водопад и внезапно очутилась на спокойной глади озера. Ни шума, ни движения, ни паники. Все было тихо. Я не знала, что мне делать.
Мне не разрешали видеться со Сьюзан, которую привезли в эту же больницу, но она была не в состоянии видеться ни с кем, кроме врачей и семьи. Конечно, я волновалась за нее, но волновалась как-то по-другому, не так, как раньше. Теперь я хотя бы знала, что она в надежных руках. Самое тяжелое было позади, и теперь станет лучше. И я приняла в этом какое-то участие. Я спасла ее – мне было так страшно, что я ее потеряю. Я чувствовала не только облегчение, но и гордость.
Через четыре дня после падения меня выписали с гипсом на руке и ноге и швами на лице.
– Может, останутся шрамы, – сказал доктор. – Пока сложно сказать.
Я втайне надеялась, что так и будет.
Мне казалось, что тонкий шрам вдоль линии волос, между скулой и ухом, – это сувенир, который я заслужила.
Даже когда я вернулась домой и успокоилась, про Сьюзан мне сообщали только в самых общих словах. Я знала, что ее привезли в больницу почти сразу, как она наглоталась таблеток, и ее организм не сильно пострадал. Что же до ее душевного состояния, то его так просто не оценишь приборами и не вылечишь капельницами. Это вызывало больше всего беспокойства.
– У нее был срыв? – спросила я маму.
– Этот термин мы больше не употребляем, – сказала она.
Видимо, и правда срыв.
Через неделю после передозировки Сьюзан перевезли в Хэмпшир, в психиатрическую клинику для детей и подростков под названием Гуиллим-Хаус. Мне сказали, что ей там будет лучше, да и давно пора ее полечить. Безопасное место, отличные специалисты и никакой нагрузки, кроме лечения. Я знала, что они правы, и я была рада, что ей оказывают помощь, но все равно было странно думать, что у Сьюзан «серьезные проблемы с психикой». Я знала, что в строгом смысле слова это было правдой, но такие слова просто не вязались со Сьюзан. Они рисовали портрет, на котором я совершенно не узнавала свою подругу.
– Да, а ментальные расстройства типа не меняют личность, – с сарказмом отозвалась Тэрин, когда я попыталась поговорить с ней об этом. – О боже! Диагноз! Теперь она станет совсем другим человеком.
– Тэрин, такими разговорами делу не поможешь, – сухо сказала мама.
– Спроси меня завтра, – ответила Тэрин. – Может, к тому времени я поменяю мнение о своей биполярке.
– Ладно, ладно, я поняла, – закатила я глаза. – Стереотипы – это плохо. Душевное здоровье – это сложный вопрос. Можешь уже перестать.
Мне еще нужно было выздоравливать – и вопросы собственного здоровья отвлекали меня от переживаний о душевном здоровье Сьюзан. Две недели я не ходила в школу, давая отдых мозгу и привыкая передвигаться по дому с помощью двух здоровых конечностей. К тому времени, когда я вернулась в школу Эстер и к подобию нормальной жизни, я чувствовала себя абсолютно другим человеком, не той девочкой, которая в последний раз вышла за школьные ворота. Но никто этого не заметил.
Несколько недель я ждала весточки от Сьюзан. Сначала я была уверена, что она вот-вот напишет, а потом раз за разом передвигала возможную дату. Апрель сменился маем, начались экзамены. Я целую вечность провела в кровати, и у меня была уйма времени повторить материалы и пересмотреть свои взгляды на школьные успехи. Я пошла на экзамены с новым чувством уверенности в себе, какого не чувствовала никогда раньше: я знала, что хорошо справлюсь, а если и нет, то ничего страшного.
– Тебе-то хорошо, мисс Частная Школа, – сказала Рози по телефону.
Она уединилась на время экзаменов, и мы общались только по телефону.
– Хочешь, обменяемся на время мозгами?
На следующий день после последнего экзамена – как специально! – я наконец получила весточку от Сьюзан. Мы не общались целых семь недель, и я уже начала забывать, как звучит ее голос. Она отправила мне имейл. Такой короткий, что я сначала прокрутила страницу вниз, под ее подпись, словно ожидая, что там будет что-то еще.
«Привет, Кэдди, – писала она, словно мы были обычными знакомыми. – Знаю, что прошла целая вечность, но… привет! Надеюсь, с тобой все хорошо. У тебя будет время приехать навестить меня? Я хочу кое о чем поговорить. Позвони Саре, она расскажет тебе про часы посещений.
С любовью, Сьюзан».
После долгой разлуки мне было недостаточно такого письма, но я все понимала.
Через семь недель можно было сказать слишком много – или вообще ничего.
Самое главное, что я наконец ее увижу. Я тут же ответила ей на письмо, разбрасывая десятки восклицательных знаков по предложениям. Потом позвонила Саре. Мы договорились, что я съезжу в Гуиллим-Хаус в следующую субботу.
Мне полагалось нервничать, но я была спокойна. За эти несколько недель у меня было достаточно времени, чтобы переживать, обдумать каждый аспект нашей дружбы и то, как пройдет наша следующая встреча. Теперь, когда встреча маячила впереди, я просто обрадовалась. Я очень скучала по Сьюзан.
