Папа опустил на меня взгляд и потряс за плечи.
– Почему ты не в палате, Кэднам?
– Мне нужно с тобой поговорить… – Его страх передался мне. Я почти не могла дышать от испуга, и голос у меня прерывался. – Это очень важно.
Мне не хватало нужных слов. Я говорила, как школьница, оказавшаяся в компании взрослых.
– Скажи мне… что не так? Что случилось? – Его глаза метались по моему лицу. Он все еще был напуган. – Что-то случилось?
– Не со мной…
К горлу подступили слезы. Я начинала отчаиваться, потому что знала, что случится, когда я упомяну Сьюзан. Мне нужно, чтобы он меня выслушал, а когда это вообще срабатывало?
– Это… это Сьюзан.
Эффект наступил мгновенно. Паническое выражение исчезло с его лица, пальцы разжались. Он устало вздохнул и закатил глаза.
– Ох, да сколько можно, – еще один громкий вздох. – Боже, Кэднам, я думал, что-то случилось. Ты меня до смерти напугала.
– Нет. – Я попыталась говорить уверенно. – Нет, пап. Все не так. Послушай меня. Я думаю, она…
– Что бы там ни было, утром поговорим, – сухо отозвался папа. – Сейчас нужно, чтобы ты отдохнула. Клодия, можете отвезти мою дочь обратно в палату, пожалуйста?
– Нет, – сказала я опять. – Нет, пап, послушай. Я думаю… – у меня прервался голос. – Я думаю, она может причинить себе вред.
Папа сжал челюсть и на секунду закрыл глаза.
– Кэднам. Тебе нужно успокоиться и поспать.
Он вообще меня слышал?
Доктор внимательно всматривалась в меня.
– Кто такая Сьюзан? – спросила она.
– Непутевая девчонка, – ответил за меня папа. – Из-за нее Кэдди здесь и очутилась.
– Почему ты думаешь, что она может навредить себе?
Женщина обращалась ко мне и говорила мягко.
– Она пришла навестить меня ночью, сказала, что хочет попросить прощения. А потом сказала, что ее забирают органы опеки, но раньше, давно, она говорила, что скорее умрет, чем пойдет в приют. – Я сказала это все единым предложением, пытаясь объяснить как можно больше, пока папа меня не перебил. – И она говорила разные другие вещи, что ей уже не поможешь, и… и она пришла попрощаться. И отдала мне свое ожерелье, свою самую любимую вещь – она его вообще никогда не снимает.
В какой-то момент я протянула руку и схватила женщину за рукав. Я осознала это только потом, когда уже замолкла. Я отпустила рукав, стыдясь собственного порыва.
Наступила тишина. Удалось мне их убедить?
– Папочка, – услышала я себя. – Пожалуйста. – По моему лицу бежали слезы. Я все вспоминала, как Сьюзан отдает мне ожерелье. – Неважно, что ты о ней думаешь.
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
– У тебя есть телефон Сары? – спросил он наконец.
– Нет… – у меня задрожал голос. – У меня отобрали мобильный.
– Когда Сьюзан ушла отсюда?
– Я не знаю, я заснула. Она сказала, что останется до рассвета. Когда я проснулась, было еще темно, но она уже ушла. Тогда я и поняла. Мне нужно было раньше понять… – Я всхлипнула. – Но…
Папа снова опустил руки мне на плечи. На сей раз мягко, бережно.
– Успокойся. Ладно? Успокойся.
Я прикусила губу, стараясь сдерживаться.
– Как мне быстрее всего связаться с Сарой? У мамы есть ее телефон?
– Да.
Но что, если она запротестует? Что, если отмахнется, как папа отмахнулся от меня?
– Позвони маме Рози.
Ответ возник у меня сам по себе, и я ослабела от облегчения. Я столько раз звонила Рози по городскому, что помнила телефон – единственный, помимо собственного.
– У нее есть номер Сары.
Я дважды проговорила ее номер, пока он записывал его в свой блокнот, и трижды попросила его прочесть вслух, чтобы убедиться, что он записал правильно.
– Ты позвонишь сейчас Шелл? Прямо сейчас? – настаивала я. – А потом Саре? Сразу же?
– Я позвоню им обеим, – пообещал он. – Но тебе надо вернуться в палату и лечь. Прямо сейчас. Клодия, отвезете ее обратно наверх?
Медсестра развернула мою коляску и ободряюще сжала мне плечо.
– Я приду навестить тебя с утра, – сказал папа. – Сообщу, что все в порядке, ладно?
– Она уже пыталась покончить с собой, – выпалила я прежде, чем Клодия взялась за ручки кресла.
Она остановилась и посмотрела на папу.
На этот раз они все обменялись взглядами. Я заметила, что папины пальцы нервно сжали блокнот.
– Не переживай, – сказал он, но теперь я видела, что он сам разволновался. Он снова посмотрел на Клодию. – Спасибо.
Когда я вернулась в палату, на часах было 3:27. Записку заметила Клодия: листок лежал рядом с пустой коробкой от пирожных. Текст написали на обратной стороне листовки про подростковый диабет.
Прости за все.
Buonanotte
Люблю тебя
Сьюз
Хх
Вот как я себе это представляю…
Примерно тогда же, когда я ковыляла по больничной плитке, Сьюзан уселась на брайтонском пляже. Она стала глотать таблетки горстями – три горсти в общей сложности – прерываясь, чтобы запить их водкой. Закончив, она взяла пустую бутылку и наполовину закопала ее между камнями, чтобы ее не унесло в море и не разбило о берег. Аккуратно надев наушники, она пролистала песни в айподе и нашла «Abbey Road». Она слушала с закрытыми глазами и даже не плакала.
А потом, во время второго припева «Octopus’s Garden», она заснула.
После
Часть V
28
Я не думала, что вообще усну после ухода Джулии, но таблетки, боль и паника сделали свое дело, и я провалилась в забытье. Несколько раз я просыпалась, плохо понимая, что происходит. Мне казалось, что я слышу голоса… Потом я снова засыпала.
Сны приходили цветным хаосом: подсолнухи склоняют ко мне головы, загораживая солнце и сгибаясь на невероятно длинных стеблях. Пляшущие воздушные змеи с длинными хвостами веревками впиваются мне в руки. Сьюзан по ту сторону дороги, стоит спиной ко мне на железнодорожных путях, и светлые волосы развеваются на ветру. Тэрин, окруженная птичками-оригами, раскрашивает стены комнаты в зеленый. Галька на пляже каскадом осыпается у меня из-под ног. Лицо Рози у моего лица. Она говорит: «Кэдди, Кэдди?»
А потом реальность: рука на моем плече. Я открыла глаза: мир покачнулся и выпрямился.
– Кэдди.
Папин голос, непривычно нежный. Не вопрос, не просьба, не упрек. Просто мое имя.
