– Тебе необязательно его защищать.
– Еще как обязательно.
«Но он тебя не защищал», – почти сказала я, но вовремя остановилась и выбрала ответ помягче:
– Но почему он тебя не навещал?
– Он помог мне переехать. Мы приехали вместе, и он остался на пару дней. Меня сильно колбасило, и я не очень-то могла выходить из квартиры. Он очень мне помог.
Я знала, что пожалею о своем вопросе:
– Что ты имеешь в виду – «сильно колбасило»?
– Ну… Я уехала не под слезы и поцелуи. – Она вымученно улыбнулась. – Скажем так: отъезд мой прошел нелегко.
Мне хотелось узнать. Мне не хотелось узнать. Вопреки себе я попыталась припомнить все частички информации, которыми она поделилась со мной за последние несколько месяцев. Разве она не говорила, что Сара какое-то время жила с ними? Так что же она делала? Там было еще что-то про больницу, да?
– Тогда хорошо, что ты выбралась, – сказала я очевидную вещь, потому что не знала, как еще ответить.
– Разве? – Она снова отвернулась от меня и шагнула ближе к краю крыши. – Может, все стало бы лучше. Ну, если бы я больше старалась.
– Дело не в том, старалась ты или нет.
– А тебе откуда знать? Тебя там не было.
Она по-прежнему стояла ко мне спиной.
– Необязательно быть там, чтобы понять это.
Она покачала головой. Я поймала тень раздражения у нее на лице.
– Ты говоришь так, потому что считаешь, что так положено говорить. Но я знаю, что дело было во мне.
– Ты о чем?
– Я знаю, почему мне пришлось уехать. Это все я сама.
– Не говори так. Конечно, дело не в тебе.
Разговор становился все более запутанным, и она подошла так близко к краю, что сердце у меня заколотилось.
– Может, отойдешь от края?
Она развернулась, и я немного расслабилась. По крайней мере, теперь, когда я вижу ее лицо, я могу не беспокоиться, что она прыгнет с крыши. Она открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но губы ее сомкнулись обратно.
– А ты вообще с кем-нибудь обо всем этом говорила? – спросила я. – Похоже, тебе очень надо поговорить.
– Я стараюсь об этом даже не думать, – ответила она. – Но все равно думаю все время. Не могу отключиться. – Она приложила ко лбу кулак и закрыла глаза. – Боже, прости меня. Мы же собирались повеселиться.
– А мы разве не веселимся? Что может быть веселее, чем торчать на крыше заброшенного дома, – серьезно сказала я, и она слабо улыбнулась.
– Послушай… Почему бы тебе не сказать мне, из-за чего ты считаешь себя виноватой? Потом, если захочешь, можешь опять потанцевать с зонтом. Но у нас впереди целая ночь, и это я, твоя подруга, так что можешь рассказать.
Сьюзан отвернулась, прикусив губу и размышляя. Когда она повернулась ко мне, ее лицо затуманила какая-то настороженность. Она была похожа в этот момент на ребенка.
– Если я скажу тебе, то слова уже не вернешь.
Я ничего не ответила, просто смотрела на нее и ждала. Я была уверена, что рано или поздно она заговорит – и, естественно, она засунула руки в карманы и начала.
– Помнишь, я говорила тебе, что попыталась покончить с собой? Ну так вот, доктора хотели позвать соцработников, потому что они считали, что риск суицида остается, но родители отказались. Все в порядке, сказали они, мы с этим справимся. Тогда к нам переехала Сара. Папа перестал меня бить, но лучше не стало. Все было по-прежнему. Никто не говорил о том, что случилось, никто передо мной не извинился. Просто папа больше меня не донимал. И чем дольше это продолжалось, тем мне становилось хуже. Словно единственным отличием было то, что вокруг меня стали ходить на цыпочках, и я была в этом виновата. А потом, одним вечером, я не выдержала. Я услышала, как папа говорит маме: «Однажды она съедет, и мы снова заживем как люди». Словно это я была виновата. Словно проблема была во мне, словно я испортила им жизнь. Так вот, я пошла в кухню, когда он был там один, и… я все испортила. Я могла просто не попадаться ему на глаза, как и следовало сделать. Но я так разозлилась! Это было несправедливо. Мне захотелось его тоже разозлить; я уже тогда понимала, как это тупо, но ничего не могла поделать. Я хотела, чтобы он меня ударил, чтобы они все поняли, кто виноват на самом деле. Я наговорила ему всякого… сейчас и не помню, что именно. Но в том духе, что он жалкий слабак. Самой не верится. Может, это звучит так, будто я запросто говорила ему всякие гадости, но я до смерти его боялась, Кэдди. Я не помню времени, когда не была от него в ужасе. Но тогда я так разозлилась, что перестала бояться. И когда он вышел из себя и ударил меня… звучит адски, конечно, но я была довольна. А потом он ударил меня еще. И не смог остановиться.
Мы молчали. Я вспоминала, как он выглядит, по встрече в кинотеатре. Такой обычный мужик.
– Ты молчишь. – Ее голос прервался от непонятной паники.
– Я не знаю, что сказать, – честно ответила я. – Но ничто в твоих словах не говорит о том, что ты в чем-то виновата.
– Ну а о чем ты подумала? Можешь мне сказать. Просто скажи.
– Мне очень грустно за тебя, – осторожно сказала я. – Что ты прошла через такой мрак и все равно винишь себя.
– Но если бы я его не довела…
– Сьюз, он тебя ударил. Это его вина. И ведь не в первый раз, так? Сколько тебе было, когда он поднял на тебя руку?
– Семь.
Боже.
– Ну вот. Сама подумай.
– Но он никогда не бил Брайана, – тихо ответила она. – Только меня. Так что дело, наверное, во мне.
– Нет, – мне внезапно захотелось заплакать, но я постаралась говорить спокойно, чтобы она не замкнулась в себе. – Ты неправа. Попробуй еще раз.
– Сара говорит, что у него проблемы, – сказала Сьюзан. – Что он не может контролировать гнев, понимаешь? Она говорит, что он ненарочно. И это правда: он иногда впадал в такую ярость, что я его совсем не узнавала. Но он и в обычные дни надо мной издевался. И надо мной одной.
– Да, похоже, у него и правда проблемы.
– Но так говорят и про меня. – Ее голос снова прервался. Я слышала, что она вот-вот расплачется. – Что у меня «проблемы». Значит, я тоже стану такой?
– Ты станешь повзрослевшей версией моей подруги Сьюз, – сказала я. – Та еще заноза в заднице, конечно. Но шикарная заноза.
И вот тогда она заплакала. Я шагнула вперед, насколько осмелилась подойти к крыше, и притянула ее в объятия. Поверх ее трясущихся плеч я посмотрела вдаль, на Брайтон. Такой тихий, и никто нас не видит. Это игра воображения или правда начинает светать?
– А что, если я вырасту плохой? – спросила она так тихо, что я едва расслышала.
Я крепче обняла ее, пытаясь вложить в объятие всю силу нашей дружбы.
