Драматическим жестом она раскрыла зонтик и начала вертеться на месте, держа его высоко над головой.
– Ты ведь смотрела «Поющих под дождем»?
– Боже… Пожалуйста, перестань.
– Какое сла-а-адкое чувство… – запела она, нарочно не попадая в ноты. – Снова сча-а-астье пришло.
Я с улыбкой закатила глаза и повернулась посмотреть на Брайтон. Вид и правда был красивый: даже пирс отсюда было видно.
– Как ты узнала про это место? – спросила я, поворачиваясь обратно и осторожно ступая по крыше.
– Брайан, – ответила Сьюзан.
Она все еще приплясывала, повторяя движения из мюзикла и размахивая зонтом, как рапирой.
– Он считает себя фотографом и как-то прислал мне ссылки на разные здания, которые хочет пофотографировать, когда приедет. Ну, надолго приедет. Прошлое воскресенье не считается.
– И когда он приедет?
Сьюзан подняла зонт над плечом и продефилировала по крыше.
– Не знаю… Он постоянно откладывает. Надеюсь, скоро.
Дождь совсем закончился, но из-за танцевальных номеров Сьюзан с зонтом я успела промокнуть. Я собрала мокрые волосы и завязала в хвост.
– Знаешь, я не понимаю, почему ты говоришь о нем так.
Сьюзан замерла в повороте и посмотрела на меня, удерживая зонт на плече.
– А что такое? – спросила она с тревогой. – Он тебе не понравился?
– Да нет, понравился. Но я о другом. То, что ты сказала в машине… Как он закрыл дверь. Это же ужасно. Я просто думаю… разве он не такой же, как твои родители? Он старше, и ты говорила, что отец его никогда не бил. Разве он не мог… что-нибудь сделать?
Сьюзан состроила гримасу, а потом легким шагом подошла ко мне. Волосы прилипли к ее лицу и свисали мокрыми колтунами.
– Когда мне было десять, я упала на обогреватель, когда папа меня ударил. Ну, такой старинный обогреватель, знаешь, толстый и круглый? У него был обломан край. Наверное, я неудачно упала – сильно порезала им плечо. Кровища была повсюду. Брайан попытался промыть мне рану и как-то ее залатать, но я прямо сильно порезалась. А ему только исполнилось пятнадцать. Он сказал, что мне надо в больницу, что надо зашить рану. Просил папу, чтобы он отвез нас, но папа сказал «нет». Он к тому времени выпил, так что это было бы небезопасно.
Она медленно втянула воздух и уставилась на небо, закрывая зонт.
– Потом он попросил маму. Но на маму тогда напал ее обычный приступ, когда она неделями не вставала с кровати, знаешь? Она тоже отказалась. Но Брайан от нее не отставал. Не знаю, что он ей сказал, но в итоге она спустилась и взяла ключи. Она накинула пальто прямо на пижаму и забралась в машину. Брайан сидел со мной на заднем сиденье, прижимая полотенце к моему плечу, и проверял, помню ли я тексты «Битлз», чтобы отвлечь от боли. Когда мы приехали в больницу, мама сказала, что подождет в машине.
– Подождет в машине? – перебила я. – Ты серьезно?
– Когда на нее находило, она едва могла с нами разговаривать. Да и толку от нее не было бы. Ну и, как я сказала, она была в пижаме. Брайан отвел меня внутрь, говорил с докторами, шутил со мной и держал мою руку, пока мне зашивали плечо. Он сказал, что теперь у меня останется боевой шрам, и я сказала, что не была ни в каких боях. Он сказал, что однажды я стану королевой-воином… – Она помолчала. – Он присматривал за мной. Обнимал, когда я плакала. Когда Брайан получил права, он вечерами возил меня в своей машине, особенно когда папа был злой. Мы слушали музыку, и я чувствовала себя в безопасности. Когда папа говорил, что от меня никакого толку, Брайан убеждал меня, что папа неправ.
Она посмотрела на меня, и, хотя история была невероятно грустной, Сьюзан не плакала.
– Поэтому я говорю о нем так.
– Ладно, – только и сказала я.
Но я все-таки не понимала. Ну да, он обнимал ее и говорил, что от нее есть толк. Но разве так не должен поступать любой брат? С чего она его боготворит? Конечно, по сравнению с родителями он казался ей святым. Но, если подумать, по сравнению с ними так можно было сказать про кого угодно.
– Я не говорю, что он идеальный, – быстро сказала она, точно оправдываясь и отвечая на вопрос, который я так и не задала. – И, конечно, было бы мило, если бы он приезжал меня навестить, когда я переехала сюда. Но, знаешь, у него учеба и все такое. И, если уж честно, родителей двое, а я одна, и, конечно, ему логичнее приезжать в Рединг.
– Мне показалось, ты на него злишься, – осторожно заметила я. – Ну, тогда, в машине.
– Ах, тогда. – Она беспечно пожала плечами, но отвернулась, и я не увидела выражения ее лица. – Прости, что ты увидела меня в таком состоянии.
– Нет, я не хотела сказать, что ты плохо себя вела. Я думаю, вполне логично, что ты злишься. И грустишь. Ты ведь это знаешь?
Она посмотрела на меня и долго, долго молчала.
– Да, я знаю. Просто… Я не хочу, чтобы это на меня так влияло. Не хочу быть такой.
Я не знала, что сказать. Я не была готова к таким разговорам.
– Что ты имеешь в виду – «так влияло»? Ранило?
Она обхватила себя за локти, словно защищаясь, – я уже узнавала этот жест.
– Все закончилось. Я знаю. Но все равно иногда так больно. Мне просто хочется, чтобы перестало болеть. А что если… что если никогда не перестанет? Что если мне всегда будет плохо?
– Ну, я думаю, если говорить себе, что ты не должна так себя чувствовать, то от этого станет только хуже.
Не знаю, откуда я это взяла, но звучало разумно, и я продолжила:
– Тебя ведь обижали родители. Это ужасно. Конечно, ты будешь чувствовать себя паршиво.
– Но, понимаешь, дело даже не в этом. – Она глубоко вздохнула. – Не в том, что они меня обижали, а в том, что им было безразлично, больно мне или нет. Вот это… это не проходит.
Лицо ее искривилось, словно она чувствовала, что не может до конца выразить свои мысли.
– Синяки исчезают. Разумеется, я помню, каково это – когда меня бьют, и это совсем не здорово, но еще лучше я помню, как сижу на краю ванны, одна, и пытаюсь умыться. А ведь в доме была вся семья, понимаешь? Но я умывалась в одиночестве. Они просто… они просто оставили меня разбираться с этим самой.
Я одновременно понимала и не понимала, что она пытается сказать. И я знала, что она должна рассказывать это не мне.
– Тебе надо с кем-нибудь поговорить, Сьюз.
Голос ее звучал ломко, хрупко.
– От разговоров еще больнее.
Мое горло сжалось от сочувствия и одновременно бессилия.
– А как насчет Брайана? С ним ты об этом говоришь?
– Да, всегда говорила. Но с тех пор, как я переехала, все поменялось. Я больше не могу притворяться, что у нас все по-прежнему. У него обычная жизнь, а я… ну, не знаю. И мне кажется, что он тоже так думает. Я просто неудобная ноша, постоянно попадаю в неприятности и все такое. Он пытался мне помочь, когда мне нужно было побыть одной, но теперь он просто говорит: «Хватит страдать херней, что с тобой не так». Понимаешь? Словно он скучает по временам, когда я была мелкой и не понимала, что происходит. Потому что в детстве этого не понимаешь. Считаешь, что так и должно быть. – Она внезапно поперхнулась. – Боже, звучит так, будто он полный козел, да? Но это не так. Правда, не так.
