Я сидела, сжимая фоторамку, и молча наблюдала за ними. Рози вела себя как обычно: саркастичная, едкая, но со Сьюзан явно что-то было не так. Она смотрела на Рози ледяным взглядом.
– А другие подарки тебе подарили? – спросила я, пытаясь хоть немного разрядить обстановку.
Сьюзан тут же повернулась ко мне.
– Господи, Кэдди, что во фразе «не хочу об этом говорить» тебе непонятно?
– Эй, – резкий голос Рози прорезал комнату. – Со мной ты сколько угодно можешь быть стервой, но с Кэдди так разговаривать не надо.
Она привстала на коленях, и все добродушие ушло с ее лица. Теперь это была лучшая подруга, готовая броситься на защиту.
Напряжение все нарастало, потом достигло вершины и отступило так же быстро, как появилось. Сьюзан со вздохом посмотрела на меня.
– Прости.
– Все в порядке, – немедленно ответила я.
– Нет. Рождество получилось говняным, но теперь оно позади, и ты не виновата. Мне просто хочется побыть с подругами.
Она перевела взгляд на Рози, протянула руку и ткнула ее пальцем в плечо.
– Тебя, стервочка, это тоже касается.
Рози широко улыбнулась в ответ. К ее чести, она никак не прокомментировала наше примирение.
– Еще бы не касалось. – Она ткнула Сьюзан в ответ. – От стервочки слышу.
Гремучая змея у меня в груди опустила голову; я глубоко вздохнула. Сьюзан снова неуверенно мне улыбнулась, и я улыбнулась в ответ, стараясь вложить в улыбку все дружеское участие, какое могла. Рози подобрала один из пультов и помахала им в нашу сторону.
– Поиграем вместе?
Мы разместились на кровати так, чтобы можно было всем вместе смотреть на экран, и запустили самую простую трассу в «Марио Карт». Сьюзан сменила позу: теперь ее голова была у меня на коленях, а ступни – на ногах у Рози. В нашем распоряжении была целая спальня, но мы провели в такой позе весь день, пока не пришла Сара, чтобы позвать Сьюзан домой.
Новый год начался неспешно. Первые несколько недель нас постепенно стали нагружать домашкой, объявили результаты предрождественских экзаменов. У меня были одни пятерки и четверки. В обычной школе это сочли бы успехом, но и для моих родителей, и для моей школы это было причиной забить тревогу.
– Может, тебе поменьше времени проводить с подругами? – сказала мама, когда я принесла домой оценки.
– Почему это? – спросила я, заранее вступаясь за них. – Они-то тут при чем?
– Ну, это важный год, – сказала мама, словно я и так этого не знала. – Нельзя, чтобы ты отвлекалась от подготовки к экзаменам, Кэдди. Ты способна учиться на одни пятерки. Поэтому мы ожидаем от тебя пятерок. Что бы Сьюзан тебе ни говорила, а оценки важны.
До меня не сразу дошло:
– Подождите… что? Что говорила мне Сьюзан?
– Я просто надеюсь, что она не передала тебе свое пренебрежительное отношение к учебе.
Мама решила то ли проигнорировать мой вопрос, то ли истолковать его по своему желанию.
– После всех лет в частной школе будет очень печально за несколько месяцев все растерять.
Ее слова меня взбесили по двум причинам. Во-первых, что это за высокомерное осуждение моей подруги, о которой мама не знала ничего, кроме того, что Сара решила ей рассказать. Во-вторых, почему она считает меня такой внушаемой, что одна дружба с людьми, которых не заботит учеба, может свести на нет все родительские усилия, вложенные в мое образование.
– Ну, логика в этом есть, – тактично сказала Сьюзан, когда я пожаловалась им с Рози на невозможные родительские требования.
Разумеется, ту часть, где мама винила моих подруг, я решила не рассказывать.
– Наверное, учеба в Эстер стоит дофига?
– Тысячи фунтов, – сказала Рози. – И я не преувеличиваю. По несколько тысяч за четверть.
Я почувствовала, что краснею.
– Я вообще-то этого не просила.
– Ну и что? Все равно же получила, – прямолинейно возразила Рози.
Она относилась к моим элитистским страданиям с большой долей иронии.
– Наверняка от тебя ждут очень многого, – сказала Сьюзан. – Что ты поступишь в универ и все дела…
– Еще бы.
Мы даже не говорили об этом с родителями: они давно все за меня решили.
– Юриспруденция или что-то в этом духе.
Сьюзан поморщилась и посмотрела на Рози, словно ожидая от нее поддержки.
– Серьезно? Юриспруденция?
– Мне обидеться, что тебя это так удивляет?
– Но ты же знаешь, что это профессия, в которой надо спорить за деньги?
Я против воли рассмеялась.
– Да уж, не то чтобы очевидный выбор для Кэдди Оливер.
– А сама ты что хочешь делать?
Вроде такой простой вопрос.
– Не знаю. Юриспруденция подходит, наверное.
– Наверное? – Она улыбнулась во весь рот. – Это ведь твоя жизнь, Кэдди. Чего ты хочешь?
– В нашем возрасте мало кто знает, кем хочет стать, – оправдываясь, сказала я. – Сама-то ты знаешь?
– Нет, но я тот еще пример для подражания, – отмахнулась от меня Сьюзан. – Мне бы сначала с собой разобраться. Повезет, если я вообще доживу до совершеннолетия.
– Хватит драматизировать, – закатила глаза Рози.
Она потянулась, лежа на спине. Голова ее свисала с кровати, темные кудри касались пола.
– Может, нас всех завтра переедет автобус.
– Напомните, когда мы начали говорить о смерти? – спросила я.
У меня в памяти всплыло лицо Сары – тогда, перед Рождеством, когда она говорила, что Сьюзан может не вернуться домой. По просьбе Сьюзан я об этом больше не заговаривала, но это не значило, что у меня получилось забыть.
– Я буду заниматься бизнесом, – сказала Рози. – А ты, Кэдди, можешь быть моим личным ассистентом. Из тебя выйдет отличный ассистент. Организованный, въедливый.
– Боже, спасибо тебе огромное. Организованный и въедливый, значит?
– Думаю, тебе нужно стать психологом, – сказала Сьюзан, не давая Рози ответить. – Или психотерапевтом. Ну, кем-то таким, кто слушает других.
– А что, хорошая мысль, – сказала Рози, подтягиваясь обратно на кровать и переваливаясь на живот. – У тебя полно этой, знаешь, спокойной эмпатии.
«Спокойная эмпатия». Как хорошо сформулировано! А то с восьми лет я слышала нечто другое: что я была слишком пассивной, слишком мирной, хотя и очень милой. Так написали в моей первой школьной характеристике. Сейчас я была даже как-то растрогана. Мне никогда не приходило в голову, что в определенных обстоятельствах мои недостатки могут превратиться в достоинства.
