– Это я отослал их, – пояснил Конгросян. – От их присутствия мне стало совсем худо. Взгляните-ка! Видите вот этот стол? Я теперь – часть его, а он – часть меня! Смотрите внимательно, я докажу вам.
Конгросян вперился взглядом в стол, беззвучно зашевелил губами.
Ваза с белыми розами, стоявшая на столе, вдруг поднялась и двинулась по воздуху в его сторону. А потом, прямо у них на глазах, вошла в грудь Конгросяна и исчезла.
– Я впитал ее в себя. Она сейчас – я. А я – это он! – Он сделал жест в сторону стола.
На том месте, где раньше стояла ваза, появилась вроде бы из ниоткуда и начала формироваться какая-то густая масса неопределенного цвета, чрезвычайно сложное переплетение органических тканей, гладких тонких кроваво-красных трубок.
«Да ведь это же внутренности Конгросяна, – сообразила вдруг Николь. – По всей вероятности, селезенка с кровеносными сосудами и нервными волокнами».
Чем бы ни был этот орган, он пульсировал, он был живым и энергично работал.
«Как это все сложно!» – подумала Николь.
Она никак не могла отвести взгляд от стола, да и Уайлдер Пэмброук как завороженный глядел туда же.
– Меня всего вывернуло наизнанку! – вопил Конгросян. – Если так будет продолжаться, мне придется поглотить в себя всю Вселенную, а единственное, что останется вне меня, – это мои собственные внутренности. После чего мне, вероятнее всего, конец!
– Послушайте, Конгросян! – Пэмброук направил дуло своего пистолета на пианиста-психокинетика. – Какого черта вам понадобилось отсылать бригаду телевизионщиков? Она мне нужна в этом кабинете, Николь должна выступить перед страной. Ступайте и скажите им, чтобы они вернулись. – Он сделал пистолетом в сторону Конгросяна недвусмысленный жест. – Или разыщите служащего Белого дома, который… – Он осекся.
Пистолет выскользнул из его руки.
– Помогите мне! – взвыл Конгросян. – Он становится мною, а я стану им!
Пистолет исчез в теле Конгросяна.
В руке же Пэмброука оказалась розовая губчатая масса легочной ткани. Он тут же выронил ее на пол, а Конгросян завопил от боли.
Николь закрыла глаза.
– Ричард, – раздраженно простонала она, – прекратите! Возьмите себя в руки.
– Да, – сказал Конгросян и беспомощно хихикнул. – Я могу теперь взять себя в руки, могу разбросать по полу органы. А возможно, если повезет, сумею и назад их отправить.
Николь открыла глаза:
– А меня можете отправить? Избавить от всего этого прямо сейчас? Переместите меня куда-нибудь далеко отсюда, Ричард? Пожалуйста!
– Я не могу дышать! – пожаловался Конгросян, хватая ртом воздух. – Часть моей дыхательной системы оказалась у Пэмброука, и он не позаботился о ней, уронил ее. – Пианист показал рукой на полицейского.
Лицо Пэмброука побелело, с него сошел оптимизм жизни.
– Он что-то выключил внутри меня, – сказал энпэшник. – Какой-то существенный орган.
– Правильно! – завопил Конгросян. – Я отключил у вас… А вот не стану говорить, что именно. – Он с хитрым видом ткнул пальцем в сторону Пэмброука. – Скажу же я вот что. Вы проживете еще… ну, скажем… примерно часа четыре. – Он рассмеялся. – Что вы на это скажете?
– Вы можете включить этот орган снова? – с трудом проговорил Пэмброук.
Черты его лица пропитались болью, он явно страдал.
– Если захочу, – сказал Конгросян. – Но я не хочу, потому что у меня нет на это времени. В первую очередь мне нужно собрать самого себя. – Он нахмурился, сосредоточился. – Я занят изгнанием инородных предметов, которым удалось проникнуть внутрь меня, – пояснил он. – Я хочу стать прежним, а для этого нужно заставить вернуться все, что должно находиться внутри меня. – Он с негодованием посмотрел на розовую губчатую массу легочной ткани, валявшуюся на полу. – Ты – это я, – сказал он ей. – Ты – часть меня. Ты не можешь находиться вне меня. Понятно?
– Пожалуйста, переместите меня как можно дальше отсюда, – взмолилась Николь.
– Хорошо, хорошо, – раздраженно согласился Конгросян. – Где бы вам больше всего хотелось оказаться? В другом городе? На Марсе? Кто знает, на какое расстояние я в состоянии переместить вас? Я сам, во всяком случае, не знаю. Как отметил мистер Пэмброук, я так и не научился пользоваться своими способностями в политических целях. Тем не менее я теперь нахожусь в большой политике. – Он восторженно засмеялся. – А что вы скажете насчет Берлина? Я могу отправить вас отсюда в Берлин. Я абсолютно уверен в этом.
– Да хоть куда-нибудь, – простонала Николь.
– Я знаю, куда вас отправить! – неожиданно воскликнул Конгросян. – Я знаю, где вы будете в безопасности, Никки. Поймите, я хочу, чтобы с вами не случилось ничего плохого. Я верю в вас, я знаю, что вы существуете на самом деле. Как бы ни врали эти гнусные машины. У меня есть полное право утверждать, что они лгут. Они пытаются расшатать мою веру в вас. Все они – одна шайка. – Он замолк, переводя дух, затем продолжил: – Я переправлю вас в Дженнер, ко мне домой. Вы будете с моей женой и сыном. Пэмброуку там до вас не добраться, потому что к этому времени его не будет в живых. Я только что остановил работу еще одного очень важного органа у него внутри. Он не проживет дольше шести минут.
– Ричард, позвольте ему… – начала было Николь и осеклась, потому что все исчезло.
Конгросян, Пэмброук, ее кабинет в Белом доме – ничего этого больше не было. А сама она оказалась в сумрачном дождливом лесу. С блестящих листьев капала вода, почва под ногами была мягкая, пропитанная водой. Вокруг стояла мертвая тишина. Перенасыщенный сыростью лес был совершенно безмолвен.
Николь была в нем абсолютна одна.
Оглянувшись по сторонам, она побрела, сама не зная куда. Она ощущала себя какой-то одеревеневшей, бесконечно старой, каждое движение давалось ей с немалым трудом. Ей показалось, будто она простояла здесь в тишине, под этим нескончаемым дождем, уже миллион лет. Будто она была здесь всегда…
Впереди, сквозь виноградные лозы и заросли мокрых кустарников, виднелись очертания обветшалого, давно не крашенного дома из мамонтова дерева. Николь двинулась к этому дому, обняв плечи руками и вся дрожа от холода.
Отодвинув в сторону последнюю мешавшую ей ветку, она увидела припаркованное на подъездной дорожке такси-автомат, с виду очень древнее.
Отворив дверцу, она приказала:
– В ближайший город.
Такси ничем не отреагировало на ее распоряжение, будто давно вышло из строя.
– Ты меня не слышишь? – громко сказала Николь.
– Прошу прощения, мисс, – донесся со стороны дома женский голос. – Это такси занято, на нем приехали люди из звукозаписи. Оно не станет вас слушаться, так как находится под наймом.
– О-о! – вырвалось у Николь, после чего она выпрямилась и захлопнула дверцу. – Вы жена Ричарда Конгросяна?
