Я остановилась.
– Анюта получила от дочери послание и отправила его тебе?
– Да, я читала его тебе вслух, – кивнула Поля.
– Перешли мне эсэмэс, – попросила я.
Через пару секунд послышался тихий звук, я вынула мобильный. «Со мной полный порядок. После того, что случилось, нет сил и желания кого-то видеть, слышать, даже Степку. Трубку отключу, уеду на недельку в спа-отель. Не ищите меня. Мне нужна реабилитация». «Даже Степку!» За долгие годы дружбы я получила от Кристи множество прозвищ, которые давались мне как в добрую, так и в злую минуту: Степасик, Степашка, Степанчик, Козепопис, Козленкин, Козлюшка – это если Кристя пребывала в хорошем настроении. Степан, Степанище, Степанидище, Козлова-дурова, Ко́зел, с ударением на «о»… Но «Степка» Кристя никогда не говорила и не писала. Почему? Она считает это обращение крайне обидным, унизительным. А обидеть или унизить меня Барсова не хочет даже в тот момент, когда испытывает желание искромсать меня на лапшу. «Степанидищем» я бываю, когда напоминаю Кристе:
– Ты сидишь на диете, а сейчас лопаешь пятое эскимо.
«Козлова-дурова» Барсова шипит, когда я честно говорю ей:
– Не покупай эту кофту, она мала тебе на пару размеров. Ты в ней смахиваешь на любительскую колбасу в перевязках.
«Ко́зел» – выражение крайнего негодования. «Ко́зел» это когда я забыла привезти ей из Парижа тушь. Но «Степка»! Такого варианта имени для меня никогда не было.
Я снова обратилась к Полине:
– С какого номера Кристина отправила сообщение Анюте?
– Со своего, конечно, – удивилась Полина.
– Уверена?
– Да, – кивнула жена Юры, – у Анюты Олеговны телефон закрякал. Она обрадовалась: «СМС от Кристи». И взяла трубку.
Я молча вошла в дом и в прихожей увидела старшую Барсову, одетую в легкую юбку и кофточку без рукавов. На сгибе локтя был чудовищный фиолетовый синяк.
– Степочка, – жалобно произнесла Анюта Олеговна, – Алексей погиб!
Я обняла ее, прижала к себе, услышала стук ее сердца и прошептала:
– Все будет хорошо.
Анюта положила голову мне на плечо.
– Спасибо, Степонька. Я ужасный человек! Отвратительный. О чем подумала, когда узнала о смерти молодого человека? Хорошо, что Кристя ребеночка от него не родила, сейчас бы он сиротой остался.
Я крепко держала в объятиях Анюту. Ну, что тут скажешь? Ничего! И в ту же секунду меня охватило беспокойство. Что-то не так! Но что?
Глава семнадцатая
– Чай на столе! – закричала из глубины особняка Наташа. – Идите, пока горячий! Я тортик испекла, шоколадный!
У меня по спине неожиданно побежали мурашки. Дворкина вкусно готовит, за что ее постоянно упрекает Виктор Николаевич, он говорит:
– Из-за Натальи я набрал лишний вес! Нет бы ей варить несъедобное хлебово, вот тогда бы я был стройным кипарисом! Хорошо хоть не каждый день подает торт к чаю.
Шоколадный бисквит – фирменное блюдо Наташи, Кристя его обожает, всегда просит домработницу:
– Заныкай пару кусочков. Вернусь домой после ужина, ни крошечки от бисквита не останется.
Кристинка обожает поздним вечером лечь в постель, взять тарелку с ломтями бисквита и безо всяких ненужных дум о фигуре медленно, с восторгом слопать его. И ведь не поправляется совсем!
Я вздрогнула. Степа, что с тобой? Откуда эта необъяснимая тревога? Кристина жива, она в спа-отеле. У нее горе, погиб жених, поэтому она решила провести время в одиночестве. Каждый переживает стресс как умеет. Но до сегодняшнего дня Кристинка всегда звонила мне, я вытаскивала из винного шкафа мужа бутылочку настоящего шампанского. Кристя топила беду в бокале и наутро снова выглядела прекрасно. Правда, для успокоения после разрыва с Павлом понадобилась неделя и ящик настоящего Krug Rose Brut. Но смерть жениха – это другое, чем простой разрыв отношений. Неудивительно, что Кристина ведет себя сейчас неправильно. Но почему мне тревожно? Что не так?
Дверь в прихожую распахнулась и с силой ударилась о стену. Появился Виктор Николаевич, он заорал:
– Мне жить не хочется!
– Папочка, – испугалась Полина, – что с тобой?
– Милый, – затараторила Анюта, – жаль мальчика до слез, но он нам никто, а Кристя жива, здорова…
– Как ты, шваль, со мной разговариваешь? – сжал кулаки супруг.
Я примерзла ногами к полу. Что с Барсовым? Ни разу в жизни я не видела его в таком состоянии.
Полина ойкнула, Анюта опешила:
– Милый, тебе надо отдохнуть, выпить рюмочку, расслабиться.
Я выдохнула. Все ясно. Виктор Николаевич, услышав о смерти будущего зятя, сильно перенервничал, решил снять стресс, опрокинул фужер коньяка, второй, третий и сейчас вульгарно пьян! Надо уложить его в кровать.
Я подошла к хозяину дома:
– Дядя Витя…
Договорить мне не удалось.
– А, шавка! – заорал Барсов. – …!
В среде, где я работаю, не особенно стесняются в выражениях. Ненормативная лексика за кулисами высокой моды никого не шокирует и не удивляет. Но от Виктора Николаевича я ни разу в жизни не слышала таких сочных выражений, как те, что сейчас лились из его рта.
– Дядя Витя… – повторила я.
Но продолжить не смогла. Барсов изо всей силы толкнул меня в грудь. Я отлетела в сторону, стукнулась спиной о комод, на нем всегда стоит ключница в виде фарфоровой собаки с растопыренными когтями, на которые вешают связки, и шлепнулась на пол. На меня что-то свалилось, и в ту же секунду меня засыпало осколками.
В прихожей стало тихо. Я подняла осколок фарфора и решила разрядить обстановку:
– Однако у меня железная голова. Бедная псинка рухнула мне на макушку и разбилась. Вот оно, доказательство того, что у меня башка из свинца.
Полина хихикнула.
– Степочка, – дрожащим голосом произнесла Анюта Олеговна, – как твое самочувствие?
– Лучше не бывает, – ответила я, вставая, – сейчас соберу останки фигурки.
И тут Виктор Николаевич, который до сих пор стоял как памятник, медленно опустился на пол, вытянулся, закрыл глаза и замер.
– Витенька! – закричала Анюта, бросилась к мужу, села около него, потом легла рядом и застыла.
– Что это с ними? – прошептала Поля. – Они умерли? Да? Да? Да?
Я, судорожно тыча пальцем в экран телефона, помотала головой.
– Алло, «Скорая»?
Полина молча слушала мой разговор с диспетчером. Наконец я вернула мобильный в карман.
– Машина едет.
– А нам что делать? – пролепетала Полина.
