– Сочувствую вам, – невозмутимо ответил мой муж.
Потрясающе самодовольно ответил, между прочим. Даже не стал напоминать, что я его жена или что нас с Патрисом опоили, поэтому его чувства не считаются. Просто дал понять, что не воспринимает Патриса в качестве соперника. Вообще.
И, что уж там, мне это нравилось.
Я встала, и Патрис предложил мне руку. Но, уже когда мы вышли с террасы и перед нами распахнулись ворота, я обернулась.
«Я буду скучать», – мысленно произнесла я.
И прочитала тепло в ответном взгляде голубых глаз.
Отъезд наступил совсем скоро, и я не жалела. Море штормило, Патрис уходил от любых серьёзных разговоров, а на продавцов, разливающих морс и лимонад, мне даже смотреть не хотелось.
Но один серьёзный разговор у меня всё же был.
– Лиззи? – Моя мать обернулась от окна, когда я вошла в гостиную. – Приятно видеть, что ты в кои-то веки меня не избегаешь.
– Почему ты говорила Патрису, что моего мужа не стоит принимать в расчёт? – спросила я в лоб.
Глаза матери расширились:
– Он сказал тебе?
– Я его заставила, – мрачно сказала я. – Привязала к стулу, отшлёпала и сказала, что поставлю в угол на всю ночь, если не признается.
– Вижу, тебе так и не привили хорошие манеры в пансионе.
– Их могли бы привить мне и дома, – пожала плечами я. – Вот только было некому.
Моя мать отвела взгляд.
– Почему ты помогаешь Хмалю? – прямо спросила я. – Почему ты говорила, что о моём муже можно забыть?
Сжав губы, некоторое время моя мать смотрела в окно, не отвечая. Побарабанила пальцами по стеклу. Я терпеливо ждала ответа.
– Знаешь, каково это, когда тайная звезда становится частью тебя? – отрешённо спросила мать. – Когда она горит в твоём доме, под твоими веками, когда ты чувствуешь её ночами?
– Нет.
– Мы с Этьеном зажгли свою собственную звезду в маленьком бедном домике в горах, – на лице матери появилась грустная улыбка, – в домике, который сначала никому не был нужен.
Ага. То есть Патрис не солгал.
– У вас была своя звезда?
– Да, – просто сказала мать. – А потом её отобрали и выжали досуха за несколько дней. Она погасла.
– И не зажглась вновь, – прошептала я.
– Нет.
За окном начал накрапывать дождь. Мы с матерью стояли друг напротив друга, и я не знала, что ей сказать. Я понимала, что эта звезда была ей дороже даже собственной дочери, и мне даже не было обидно. Только… грустно.
– Хмаль обещал, что мы снова зажжём звезду в его особняке, – произнесла мать. – Поэтому я вернулась. Впрочем, он не оставил нам выхода.
Я потёрла лоб. Страшная штука эта звезда: все её хотят, а тем, кто к ней привыкает, плохо без неё, как без потерянного ребёнка. И одновременно… она прекрасна. Я вспомнила ощущение света и счастья, чужой руки в моих пальцах, бесконечный миг, который исцелил моё лицо. Звезда. Любовь, которая жила в моём доме десятки лет.
– Да, – произнесла моя мать, пристально глядя на меня. – Ты знаешь, каково это.
Она знала о звезде в моём доме, поняла я. Хмаль рассказал ей. Не было смысла притворяться.
– Как ты думаешь, почему именно мы заслужили эти звезды? – спросила я. – Ведь во мне… в тебе… разве в нас есть что-то, чего нет в тысячах других людей?
Моя мать вдруг улыбнулась:
– Дело не в нас, Лиззи. Дело в том, какие мы друг для друга.
– Что ты имеешь в виду?
– Мы с Этьеном никогда не боялись и не стеснялись друг друга, – просто сказала мать. – Не прятали друг от друга ни одной мысли. Не было такого, чтобы я хотела поделиться не с Этьеном, а с кем-то ещё, чтобы я стыдилась его, чтобы я пыталась притворяться кем-то лучше, чем я есть. Нам хорошо вместе – и одновременно мы остаёмся собой. С Этьеном я такая же, как в те минуты, когда я одна.
Я смотрела на неё и вспоминала сдержанное и обаятельное поведение Патриса. Он был великолепным кавалером и очаровательным молодым человеком, но он не был собой в романтической обстановке. Не до конца.
…Звезда не зажглась бы для него. Может быть, Хмаль думал иначе, сводя нас с Патрисом вместе, – но он ошибался. Теперь, после слов матери, я начала это понимать.
Неужели понимание было такой редкостью? Неужели так мало супругов разрешали себе не притворяться, не сдерживаться, спокойно рассказывать, что у тебя на душе, так чтобы ни одному из них не было больно? Доверять друг другу, принимать друг друга и не чувствовать себя одиноким в тёмной ледяной пустоте, когда твоя половинка рядом?
– Наверное, тебе и Этьену очень повезло, – произнесла я вслух.
– Ты даже не представляешь.
Я скрестила руки:
– Но почему ты не хочешь, чтобы повезло мне? Зачем ты сводишь нас с Патрисом? Это ты обмазала его фляжку? Тебе не стыдно использовать фальшивые бумаги, чтобы разлучить нас с мужем?
На щеках матери запылали багровые пятна, но она не отводила взгляда.
– Ты понимаешь… – Я запнулась. – Ты понимаешь, что звезда – не живое существо? Это твое зеркало, отражение тебя! Тебе самой неприятно, в кого ты превращаешься! Разве звезда разгорится для вас с Этьеном, если вы сами в себя перестанете верить?
Я повысила голос почти до крика:
– Ведь ты не просто портишь мне жизнь! Ты лишаешь меня любви – такой же любви, как у вас с Этьеном! Высшей ценности, чёрт подери!
Лицо моей матери стало камнем. Неужели я так и не смогу её разжалобить?
– Почему? – прошептала я. – Почему ты говорила, что о моём муже не стоит думать и не стоит принимать его в расчёт?
– Я не отвечу.
– Бумаги, которые говорят, что я несовершеннолетняя, – они фальшивые?
– Не отвечу, – произнесла мать жёстче. – Всё, что я могу тебе сказать, – забудь о своем муже.
– Из-за Майи?
– Больше я тебе ничего не скажу.
Я тяжело вздохнула, глядя на неё. Бледная, но упрямая, она на меня не смотрела. Главное – быть счастливой вместе с Этьеном и наслаждаться светом новой тайной звезды, а дальше хоть трава не расти.
Я не хотела становиться такой же. Но и мужа отдавать никому не собиралась.
– Дай мне обещание, – тихо сказала я, – что если мы выведем Хмаля на чистую воду, то ты дашь против него показания и честно скажешь, что эти документы подделаны, что ты играла на его стороне и подмешивала во фляжку Патриса…
– Я ничего не подмешивала! – резко сказала мать. – Я…
Она осеклась. Она поняла, что выдала себя. Да, она ничего не подмешивала – но она помогла выдать поддельный сертификат о моём рождении за подлинный и знала это.
