– Как тебя зовут? – спросил какой-то человек, и
она тихо прошептала:
– Энн.
Именно об этом месте она мечтала годами. Свободном от
чужаков, с которыми она связана кровно и которых так ненавидела. Она была рада,
что все кончилось. Лайонел узнает, что она любит его несмотря ни на что, а
другие… На них ей плевать. Энн очень надеялась, что никогда больше не увидит своих
родственников. По дороге на север она всерьез подумала о том, как сменить
фамилию, но, оказавшись здесь, поняла, что это никого не интересует. Попадались
ребята моложе ее, и она чувствовала себя так, будто вернулась к своим. Энн
выглядела скромно: обыкновенная блондинка, не такая яркая, как Ванесса с
бледно-золотистыми волосами, или как Вэл, огненно-рыжая, словно пламя.
Близняшки не смогли бы раствориться в толпе, даже очень захотев. Но Энн знала:
она затеряется где угодно. Она привыкла прятаться даже в собственном доме,
никто не знал, когда она там, а когда нет. Она свыклась с извечным вопросом: «А
где Энн?..»
– Хочешь есть, сестра? – Она повернулась и увидела
худенькую девушку, замотанную в белую простыню, поверх которой накинута старая
фиолетовая теплая куртка. Девушка улыбалась и протягивала ей кусок морковного
пирога. Энн заподозрила, что в нем наркотик, но девушка заметила ее
колебания. – Нет, он чистый. Ты новенькая?
– Ага.
Девушке было лет шестнадцать. Она жила здесь уже семь
месяцев, приехав в конце мая из Филадельфии. Родители до сих пор не нашли ее. И
хотя она видела объявление в газете, не имела ни малейшего желания
возвращаться. По улицам бродил священник и предлагал помощь, например,
связаться с родителями, если кто-то захочет. Но это прельщало немногих.
– Меня зовут Дафна. У тебя есть ночлег? Энн робко
покачала головой.
– Пока нет.
– Найдется местечко на Уоллер. Живи сколько хочешь. Там
надо будет помогать убирать, варить, когда тебе скажут.
В этом местечке было уже две вспышки гепатита, но Дафна не
сказала об этом Энн. Внешне здесь было весьма мило. А крысы, вши, дети, умершие
от большой дозы наркотика, – все это не обсуждалось с вновь прибывшими.
Тем более что такое случается повсюду. Это было особенное время в истории
человечества – время мира, любви, радости. Волна любви явилась протестом против
бессмысленных смертей во Вьетнаме. Обитатели здешних мест находились вне
времени, и смысл имело только то, чем жили они все, – любовь, мир, дружба.
Дафна нежно поцеловала ее в щеку, взяла за руку и повела к
дому на Уоллер-стрит.
Там проживали человек тридцать—сорок, одетых в индийские
наряды всех цветов радуги, кое-кто был в залатанных джинсах, одеяниях с перьями
и блестками. Энн почувствовала себя маленькой, простенькой птичкой в своих
джинсах и старом коричневом свитере. Но девочка, встретившая ее на пороге,
сразу предложила переодеться. И Энн вдруг обнаружила, что она уже в выцветшем
розовом шелковом платье из дешевого магазина, сует ноги в резиновые сандалии,
расплетает косу и вставляет в волосы два цветка. Она чувствовала себя одной из
них. Все ели индийскую еду, кто-то испек хлеб; потом Энн несколько раз
затянулась из чьей-то сигареты с марихуаной, улеглась на спальник, ощущая тепло
и доброжелательность, исходящее от окружающих. Девушка поняла, что будет здесь
счастлива. Прошла целая жизнь с тех пор, как она оставила родной дом на Беверли
Хиллз, со злобными проповедями отца о Лайонеле… с непроходимой глупостью
Грегори… эгоизмом близняшек и женщиной, которая называла себя ее матерью и
никогда не понимала, что это такое. А теперь Энн здесь, в своем мире, на
Уоллер-стрит, с новыми друзьями.
Когда через три дня после появления ее решили посвятить в
члены секты, казалось, все так и должно быть, все правильно и хорошо. Это был
акт любви, происходивший в комнате, заполненной воскурениями и благовониями; от
очага шло тепло, и галлюцинации переносили Энн с небес в ад и обратно. Она
поняла, что, проснувшись, станет другим человеком; ей так сказали раньше, когда
она ела грибы, после чего дали маленькую таблетку ЛСД с кусочком сахара. Через
какое-то время ее окружили духи-друзья, комната заполнилась людьми, которых она
уже знала. Потом появились пауки, летучие мыши, отвратительные чудовища; но,
когда она вдруг завыла, закричала, ее крепко взяли за руки, а когда тело начала
терзать мучительная боль, ей стали петь песни и баюкать, как никогда не делала
родная мать… и даже Лайонел.
Энн пересекла пустыню и оказалась в прекрасном лесу, полном
эльфов; она чувствовала на себе их руки, и духи запели чудную песню. Теперь
лица, склонившиеся над ней, ждали, когда она освободится от искушающего дьявола
прошлой жизни… Энн поняла, что очистилась и теперь принадлежит им. Дьявольские
духи убиты, вышли из нее, и она чиста… Ритуал можно было завершить… Ее
осторожно раздевали, умащивали маслами, гладили нежную плоть… тело болело, но
женщины так ласково массировали ее, готовя, медленно проникая в нее и что-то
растягивая. Энн кричала, пыталась оттолкнуть их, но они шептали какие-то нежные
слова, и она слышала тихую музыку…
Ее заставили выпить теплую жидкость, потом вылили на нее еще
масла, и две стражницы стали нежно массировать интимные места; она корчилась
под их руками, завывала от агонии и удовольствия, а потом пришли ее новые
братья и духи, которые будут теперь принадлежать ей, они сменят других,
оставленных позади, изгнанных. И каждый из них склонялся над ней под пение
сестер, и братья один за другим входили в нее, а музыка звучала все громче и
громче, и птицы летали высоко над головой, и острые стрелы боли пронзали ее
время от времени, сменяясь волнами экстаза, и снова и снова духи входили в нее.
Это продолжалось бесконечно; они держали ее, не оставляли, пока не вернулись
сестры и не стали целовать, проникая все глубже в нее, пока она уже перестала
что-то чувствовать и слышать. Музыка смолкла, комната погрузилась во тьму,
прошлая жизнь ушла.
Энн шевельнулась, пытаясь понять, сон ли это. Она села и
огляделась. Увидела людей, ожидающих ее. Ее долго здесь не было, и она
удивилась, как их много. Но узнала всех и, плача, протянула к ним руки, и все
они обнимали ее… Она стала женщиной, посвящение закончено, и она теперь всем им
сестра. Ей дали в награду еще таблетку ЛСД, и на сей раз она воспарила вместе с
ними в одной стае, одетая в белое, а потом братья и сестры снова пришли к ней,
и на этот раз она была одной из них, они целовались… Она так же касалась
сестер, как и они ее. Они объяснили, что теперь она тоже имеет такое право, и
это было ее выражение любви к ним и их – к ней.
В следующие несколько недель она много раз участвовала в ритуалах,
когда кто-то еще появлялся в доме на Уоллер-стрит. Новичков приветствовала Сан
Флауэр, девушка со светлыми волосами, перевитыми цветами, и нежной улыбкой… Сан
Флауэр, которая когда-то была Энн. Она жила в основном на ЛСД, и никогда в
жизни не была так счастлива. Через три месяца после прихода один из братьев
забрал ее к себе. Звали его Мун. Он был худой, высокий, красивый, с
серебристыми волосами и ласковыми глазами, он брал ее к себе почти каждую ночь
и баюкал. И чем-то напоминал Лайонела. Девушка повсюду ходила с ним, и часто он
оборачивался к ней с таинственной улыбкой:
