Он пообещал ей меньше пить в Палм Спрингс. Дом там
небольшой, и если он станет пьянствовать, дети непременно заметят. Кроме того,
у него полно дел, и Фэй надеялась, что ему некогда будет предаваться унынию.
Через два дня Фэй вернулась в Лос-Анджелес уже на поезде и
поселилась в маленьком номере отеля «Голливуд-Рузвельт». Дома, предложенные
каталогами, были отвратительны – в отдаленных районах, с крошечными двориками и
тесными убогими комнатенками. Фэй переворошила все газеты, побывала во всех
агентствах и была в полном отчаянии – шла уже вторая неделя. Наконец она нашла
достаточно большой дом, показавшийся ей лучше других. На втором этаже
располагались четыре спальни. Она решила поселить мальчиков вдвоем, близняшек
тоже, а няню с Энн. А четвертая – для них с Бардом. Внизу большая, мрачная,
отделанная дешевыми панелями гостиная с камином, много лет не топившимся,
столовая с окнами, выходящими в унылый садик, и просторная старомодная кухня,
куда войдет их огромный обеденный стол. Теперь дети будут ближе к ней, чем
раньше; Фэй пыталась уверить себя, что им это пойдет на пользу. Она надеялась,
что Вард согласится жить в таком доме, а дети не зарыдают при виде мрачных
комнат, тем более что за аренду просили ровно столько, сколько она могла себе
позволить. Дом был расположен в районе Монтерей Парк, невероятно далеко от их
старой жизни на Беверли Хиллз.
Вернувшись в Палм Спрингс, Фэй и не пыталась никого
обмануть. Сразу объявила, что это временно, вместе они легко перенесут неудобства,
у всех будут свои дела, они посадят красивые цветы в саду и будут радоваться,
когда они вырастут. Оставшись с женой наедине, Вард внимательно посмотрел ей в
глаза и задал вопрос, которого она так боялась:
– Насколько все на самом деле плохо, Фэй? Она глубоко
вздохнула. Что ответить? Только правду, да он и сам скоро все увидит.
– По сравнению с тем, что было? Он кивнул.
– Ужасно. Но если не оглядываться назад и попытаться
понять, что это не навсегда, вполне пристойно. Дом свежевыкрашен, в комнатах
чисто, мы украсим их занавесками, цветами, мебели у нас достаточно, – Фэй
еще раз вздохнула, пытаясь не смотреть в опустошенное лицо мужа. – Мы
вместе, и все будет хорошо. – Она улыбнулась, но Вард хмуро отвернулся.
– Заладила…
Опять он злится. Фэй втайне начинала верить, что это она во
всем виновата, наверно, не следовало раскрывать ему глаза. Пусть бы вел себя
по-прежнему до конца. Но ведь рано или поздно все равно пришлось бы смириться с
истинным положением дел… Она не находила слов.
Муж сдержал обещание, упаковал вещи в Палм Спрингс и до ее
возвращения не пил, надеясь, что по приезде она снова все возьмет на себя и он
сможет расслабиться.
Когда они во вторник все вместе поехали в Лос-Анджелес,
казалось, будто на улице тысяча градусов. В доме на Монтерей Парк Фэй уже
успела кое-что сделать – распаковала вещи, в каждой комнате развесила картины,
поставила в вазы цветы, застелила постели – словом, постаралась придать дому
жилой вид. Дети, словно котята, обнюхивали новое жилье, радовались своим,
комнатам, кроватям, игрушкам, и это несколько утешило Фэй. Но Вард был близок к
обмороку, войдя в темную, мрачную гостиную. Фэй смотрела на него и боролась с
подступившими слезами. Он выглянул в сад, сощурившись, осмотрел столовую,
поднял глаза, инстинктивно надеясь увидеть знакомую люстру, вспомнил, что ее
продали два месяца назад, поглядел на жену и покачал головой. Он сроду не видел
ничего подобного, никогда не бывал в таком бедном доме, и это пронзило его до
глубины души.
– Надеюсь, по крайней мере, это дешево. – Вина снова
кольнула его: что же он сделал с женой и с детьми! Но она смотрела на него с
нежностью.
– Вард, это не надолго. – Такие слова она говорила
себе и раньше, в бедном родительском доме, однако сейчас положение было куда
хуже. Но все еще переменится. Она уверена. Они как-нибудь пробьются.
Вард, убитый горем, огляделся вокруг.
– Мне не вынести этого.
Впервые за прошедшие месяцы Фэй охватил гнев, и она
закричала:
– Вард Тэйер, даже дети стараются что-то делать! И тебе
не мешало бы. Я не могу повернуть для тебя время вспять. И не хочу
притворяться, будто мне все это нравится. Но это наш дом. Мой, твой и наших
детей.
Ее трясло. Вард не сводил с жены глаз. Фэй сделала все от
нее зависящее, он уважал ее, но не был уверен, что сможет вести себя так же. Он
без сил поплелся в спальню. Комната пахла затхлостью и гнилью, будто балки
сырели годами, запах плесени стоял во всем доме. Занавески, повешенные Фэй,
раньше висели в старой комнате для слуг и сюда не годились. Тэйеры словно сами
стали слугами в собственном доме. Немыслимо. Сюрреализм, жуткий сон. Но такова
теперь их жизнь. Это их общее испытание, это реальность.
Вард хотел что-то сказать Фэй, извиниться за свою слабость,
но она быстро заснула, свернувшись клубочком, как ребенок, на своей половине
кровати, и он подумал – неужели ей не страшно? Сам Вард все эти дни был в
ужасе, и даже выпивка не помогала. Он беспрестанно думал: что дальше? Как они
станут жить? Неужели так будет всегда? Сейчас они не могут себе позволить
лучшее жилье, это ясно, но смогут ли они вообще что-либо себе позволить в
будущем? Фэй сказала, что это их временное пристанище и они обязательно
переедут отсюда. Но куда, когда, как? Такую мрачную, заплесневелую спальню с
зелеными крашеными стенами он не мог себе представить даже в диких кошмарах.
Голливуд. 1952–1957
8
С тех пор как Эйб был ее агентом, прошло шесть лет. Фэй
набирала номер его телефона, и ее рука дрожала. Вполне возможно, он уже на
пенсии или просто не захочет говорить с ней. После рождения Лайонела Эйб
приглашал ее вернуться в кино, но сейчас, через шесть лет после того, как она
все бросила, уже слишком поздно. Ей не надо этого объяснять, но она нуждается в
его совете. Фэй дождалась сентября. Дети пошли в школу, ясли, Вард начал
встречаться со старыми друзьями, пытаясь найти работу, но большую часть
времени, похоже, тратил на ланчи и любимые рестораны и клубы – налаживал
контакты, как объяснял, являясь домой. Возможно, он не лгал, но время шло, и
ничего не менялось… Что ж, может, агент и вспомнит ее. Фэй назвала секретарше
свое имя. Ее попросили не класть трубку. Пауза казалась невыносимо долгой. И
вдруг – голос Эйба… Совсем как в старые дни, давным-давно…
– Господи… – Голос из далекого прошлого… – Ты
еще жива? – Голос гудел у нее в ухе, как и много лет назад, и Фэй нервно
засмеялась. – Это правда ты, Фэй Прайс?
Она вдруг пожалела, что не встречалась с ним чаще, но все
время было занято Бардом и детьми. Голливуд остался в прежней, давней жизни.
– Да, это я, Фэй Прайс Тэйер, та же самая, но уже с
несколькими седыми волосками.
– Ну, это поправимо, хотя не думаю, что ты звонишь мне
по столь несерьезному поводу. Чем я обязан такой чести? Ты уже родила десятерых
детей?
