— Она должна знать, что ты жив. Сын, пожалей девочку. Она места себе не находит. Я не могу больше смотреть ей в глаза, зная правду, и не имея возможности утешить. Да и ты страдаешь, я же вижу. — Он беспокоился, и, кажется, Полина стала ему дорога. Как часть семьи.
— Почему ты не сказал нам о том, что болен? — Вопрос был не в тему, так казалось со стороны, но отец сразу понял к чему я его задал. Это было видно по затянувшейся тишине в трубке. — Я так же как и ты не хочу быть обузой. Ей будет проще принять другую правду. Принять, и начать новую жизнь.
Отец согласился. Скрипя сердцем принял мой выбор, хоть и не был согласен до сих пор. Даже Бес был на его стороне. Как бы его не раздражала Полина, но он, так же как и все, считал, что она имеет право знать. Только вот одного они ни хрена не понимали. Каким образом я покажусь ей? Заставлю её жить с калекой? Снова посвятить жизнь уходу за овощем? Я не желал ей такой жизни. Удалял видео, которые до сих пор приходили с камер наблюдения на мой ноутбук, и не мог даже заставить себя посмотреть на неё. Знал, что увижу. Догадывался, что почти на каждой записи увижу её заплаканное лицо, и не мог этого стерпеть. Не выдержу, сорвусь, позвоню. А мне нельзя этого делать. Пусть лучше она думает, что я умер. Так будет лучше для всех. Время лечит, и когда-нибудь она начнёт новую жизнь. Там, где она сможет наконец-то жить для себя. Так я решил, и никто не осмелился мне противостоять.
Последний день в России, и последний тяжелый разговор. Словно мы поменялись ролями, только сейчас мать Полины стояла, придерживая пояс платья дрожащими руками, а я сидел напротив неё в инвалидном кресле.
****
— Артём, вы, правда, считаете, что я смогу так поступить с собственной дочерью? Она же с ума сошла. Вы хоть представляете как ей больно? Я бы могла вас обмануть, чтобы увидеться с дочкой. Но ради того, что вы для меня сделали, отвечу честно. Я молчать не стану. Ни в Америке, ни здесь. — Я лишь криво усмехнулся. Сейчас даже этого не мог сделать полноценно, так как лицевые мышцы частично потеряли свою чувствительность. Это было ожидаемо. Точнее нет, изначально я не рассчитывал на такой поворот разговора, так как по-прежнему был лишь человеком, оплатившим её лечение. Но, оказывается, Полина рассказала всё матери. И это было определённо плохо. Что бы ни говорил отец, я не ожидал, что всё настолько серьёзно. Хотя это ничего не меняет. Абсолютно.
— Ольга Юрьевна. Помните наш первый разговор?
— Конечно. — Кивнула, и нахмурилась, видимо пытаясь понять, в какую логическую ловушку пытаюсь её загнать.
— Вы тогда сказали, что вам плевать на тот небольшой шанс, что вы не сможете выжить после операции. Вам было жаль свою дочь, что ей приходится проводить юность с калекой, лишать себя нормального общения. Помните? Вы сказали, что если не выйдет, то лучше вам вообще не жить. Лучше, если Полина освободится. В отличие от вас, мне нет необходимости умирать на самом деле. Достаточно ей лишь сказать об этом. И она освободится, не будет мучиться рядом с калекой из чувства жалости. Так будет лучше для всех нас.
— Так будет лучше только для вас, Артём. Это эгоизм, сейчас я это понимаю, и послушайте меня, не повторяйте моих ошибок. Скажите ей. Она любит вас и заслужила знать обо всём, что произошло.
— Заслужила. Только вот я этого не заслужил. Да, Ольга Юрьевна, я эгоист, идиот и гордец. И вы этого не измените. Либо мы летим в штаты вместе, либо Полину депортируют без права въезда, и она будет жить, зная, что я сбежал. Выбор за вами. — Она сомневалась лишь несколько секунд, а затем подняла свой чемодан, отмахнувшись от помощи Беса. И, коротко кивнув, направилась к выходу.
Глава 22. Артём.
Прошло несколько дней, с тех пор как я вернулся домой, и всё шло по плану. Меня поместили в дальнюю спальню, а Полину должна была отвлекать её мать. Медперсонал в составе врача и медсестры проводили через задний вход, и всё проходило незаметно. Только Мэри практически не покидала мою комнату, и это могло стать проблемой. Я знал, что они с Полиной очень сблизились за время моего отсутствия, и сейчас отдалённость Мэри явно вызывала подозрения.
Когда я услышал голос Полины за дверью, на секунду даже показалось, что тело дёрнулось. Только вот этого не могло произойти, по причине того, что моё туловище сейчас было больше похоже на деревяшку, чем на живой организм. Я слышал, как они спорили, но, увы, ничего не мог сделать. И когда дверь открылась, и я уже начал понимать, кто сейчас войдёт в комнату, стало стыдно. Впервые за всю мою жизнь, я не смог посмотреть человеку в глаза. Даже ей. И я знал, что увижу в её глазах, если посмотрю. Жалость. Долбаную жалость! Единственное чувство, которое я не хотел получить от неё. Пусть ненавидит, пусть скорбит, но не жалеет. Не пускает свою жизнь под откос, чтобы вновь ухаживать за калекой.
— Уходи, Полина. — Отвернул голову к стене, чтобы не встречаться с ней взглядом. Но тут же почувствовал прикосновение тёплой ладони к щеке. Хотел одёрнуться от её руки, но не смог. Понял, что сейчас необходима мне, как воздух, хотя бы глоток. Последний раз ощутить её рядом. Прижать её хрупкое тело к себе, и насытиться. Но всё это было невозможно. Как бы я не старался, мои руки всё так же не хотят шевелиться, и я не знаю, что должно произойти, чтобы они заработали как раньше.
Я слышу, как она просит остальных оставить нас наедине. Слышу как скрипит и прогибается кровать под её телом, но не чувствую, как она прижимается ко мне, лишь догадываюсь.
— Ты не можешь встать? — Тихий, робкий голос за спиной, а я не могу ей ответить. Не могу признаться в своей неспособности двигаться. — Поэтому не сказал мне? — Продолжает задавать вопросы, а я продолжаю на них не отвечать.
Долгие минуты молчания превратились в пытку, а мне хотелось орать ей в лицо, чтобы проваливала, чтобы не смела меня жалеть.
— Позволь мне остаться с тобой. Мы будем бороться вместе. Не бросай меня, Артём. Я тебя люблю. Ничего не изменилось. — Шепчет мне в затылок, и я слышу шорох, оттого что слезы вытирает одеялом. Я не вижу этого, но чувствую вместе с ней. Потому что сердце разрывает от тупой ярости на самого себя.
— Ты другого Артёма любишь, Полина. Его больше нет. Погиб.
— Ну что ты, — уже всхлипывает совсем несдержанно, — это не так. Ты тот же. Внутри ты ведь не изменился. — Перевернула меня на спину и заглянула в глаза. И это как удар в самое сердце разрывным патроном. Смотрю на неё и понимаю, что не в силах прогнать. Что эгоистично хочу её рядом. Может быть, я пожалею. Скорее всего. Но сейчас мне всё равно.
******
Она свернулась калачиком, по-детски подложив ладошку под щёку и уснула возле меня, по-прежнему крепко сжимая мою ладонь. А я не спал, наблюдал за ней, пытался запомнить её черты. Ведь я уже принял решение, знал, что наутро она уедет. И как бы Полина не просила, я не заставлю её снова переживать эту боль. Она забудет меня со временем, встретит правильного мужчину и родит ему детишек. И хоть от этих мыслей болезненно защемило сердце, а этому несуществующему мужику захотелось разбить морду, я должен был её отпустить. В Москве её ждёт квартира и документы об аннулировании тюремного наказания. Ещё находясь в России, я доказал её невиновность при помощи показаний Насти, и хотя всё это обошлось мне в круглую сумму, я чувствовал, что поступил правильно. Я вернул Полине её прошлое. Жизнь без страхов и лишений. Дал ей то, что она заслужила. А вот я не заслужил её. Слишком много темноты во мне скопилось за все эти годы, и я не имел права рушить её будущее. Как же дико хотелось сейчас прикоснуться к ней, снова почувствовать под ладонью мягкость её кожи, услышать стоны её наслаждения. Но я лишь мог довольствоваться случайными касаниями её лица к моему. Так и не заснув в ту ночь, встречал рассвет в объятиях любимой женщины. Той, что воскресила во мне давно забытые чувства, и той, что сегодня уйдёт. Она распахнула глаза, когда полоска солнечного света коснулась её лица. Сонная, растрёпанная, прижалась к моей щеке в тёплом поцелуе и снова провела ладонью по волосам.
