Под неодобрительный взгляд Джона Артём отнёс спящую Мэри в её комнату, а потом вкратце объяснил, что же на самом деле произошло.
— Когда ты возвращаешься в Россию? — Спросил Старший Холл, когда дослушал рассказ сына.
— Завтра вылетаю.
Больше они не говорили. А я не хотела их слушать, поэтому вслед за Мэри отправилась в свою комнату. Вот только вместо сна прислушивалась к каждому шороху за дверью. Мне казалось, что он рядом. Наверное, мне просто этого хотелось. Постепенно усталость дала о себе знать, и я всё-таки устроилась в кровати, завернувшись в одеяло, но так и не смогла уснуть.
Когда дверь в комнату открылась, еле заметно вздрогнула, но всё же закрыла глаза и решила пока притвориться спящей. Я слышала его шаги, чувствовала, как кровать прогнулась, когда он сел на край рядом со мной, но изо всех сил жмурила глаза. Я не хотела сейчас разговаривать. Почему-то казалось, что сейчас он скажет что-то в духе того, что нашим судьбам пора разойтись. Но я лишь почувствовала ласковое прикосновение ладони к волосам. Убрал прядь волос, упавшую на лицо, провел по скуле, а затем очертил большим пальцем нижнюю губу. Во мне всё жгло, от желания этих прикосновений, но, подавив стон, от его горячих прикосновений, я всё так же не открывала глаз. Артём лег рядом, поверх одеяла, так плотно прижавшись к моей спине, что даже сквозь все слои ткани, я чувствовала его мерное биение сердца. И под этот звук, окутанная теплом его тела, постепенно начала засыпать.
— Что же ты со мной сделала, Полина? — Последнее, что я услышала, прежде чем окончательно провалиться в сон.
Глава 18. Артём.
В первое мгновение, после того, как узнал, что Мэри пропала, меня прострелило от страха, а тело покрылось липким потом. Говорят, настоящие мужчины не боятся? Всё это бред. Страх всегда был, есть и будет. Даже когда ты на войне, даже когда ты лезешь под пули, защищая государство, или своего боевого товарища, страх есть. И страшно бывает так, что хочется послать всё к херам, и сбежать. Но когда твои близкие в опасности…Когда это женщины и дети, твои любимые, этот страх невыносим. Он сильнее в сто крат любого другого страха. Он сдавливает твою грудь так, что кажется, будто рёбра ломаются, и острыми ломанными концами вонзаются в твою плоть, лёгкие и сердце. И ни один орган больше не работает, а тебя покрывает глыбой льда от осознания, что ты можешь опоздать. Однажды я уже опоздал. Я потерял любимую женщину и ребёнка. Я любил Айвар как женщину, как друга, как мать моего ещё не рождённого ребёнка. Но то, что происходит с Полиной…Это совсем другое. Не похоже на ту спокойную, безмятежную любовь с лучиком солнца. Меня рвёт на части от желания обладать её. От ревности, что кто-то другой касался её раньше или мог коснуться теперь. Для меня Полина, это звезда. Безумно красивая и недосягаемая. Звезду нельзя поймать и поставить на полочку, как оригинальный сувенир. Ей нужно любоваться издалека. Только так ты сохранишь её. Только так она не сгорит, проходя атмосферу, оставшись маленьким мёртвым угольком. Так и я. Должен отпустить Полину. И так я сохраню ей жизнь. Я не могу позволить себе сломать её, или подвергнуть той опасности, что когда-то постигла Айвар.
После звонка Биллу страх отпустил. Мэри была у него, и я мог забрать её когда угодно. Мог сразу об этом сообщить отцу, и не срывать свадьбу, которая только что началась. Но это был прекрасный повод сбежать. По крайней мере дело сделано, и я не обязан присутствовать на этом пафосе для богатеньких.
Сейчас лёжа на кровати Полины, вдыхая запах её волос и слушая мерное дыхание, я чувствовал себя умиротворённо. Словно так всё и должно быть. Будто это правильно. А ещё я вспоминал наш разговор с Мэри. Очень странный разговор для ребёнка. Кажется я и не заметил, как малышка выросла и стала совсем другой.
— Ты не успела.
— Я и не пыталась успеть. Ты неправильно понял. — Упрямо вздёрнула курносый нос и подмигнула мне. — Ты приехал как раз вовремя. Ты доказал, что она важнее всего для тебя.
— Я приехал за тобой, Мэри.
— Глупости. — Фыркнула малышка, но тут же прикусила язык. — Ты прекрасно знал где я. И мог не приезжать. Дядя Билл и Джейсон позаботились бы обо мне. Но ты приехал. — Снова улыбнулась своей очаровательной улыбкой и прижалась ко мне. — Тебе просто нужен был толчок. Вы же мужчины очень несообразительные. — Авторитетно заявила Мэри, а я ещё раз удивился, как же я пропустил, то как быстро она стала взрослой.
— И всё-то ты знаешь. — А ведь она была права. Мчался сюда и мечтал только об одном. Как зайду в дом и прижмусь к Полине. Коснусь нежной кожи и вдохну такой знакомый аромат её тела.
— Ты только скажи ей об этом. Скажи, что её любишь.
— Ты слишком мала, чтобы в это вмешиваться.
— Если не скажешь, я скажу сама. — Выскользнув от меня Мэри быстро побежала в сторону террасы. — И она тебя, кстати, тоже любит. — Последнее, что заявила девочка, перед тем как хлопнуть дверью у моего носа. А я стоял как вкопанный, и не мог поверить. Любит…
******
Всю дорогу до дома меня ломало от переполнявших эмоций. Смотрел сквозь зеркало заднего вида на двух дорогих мне людей, и не мог разобраться в собственных чувствах. С Мэри всё было просто. Она появилась в тот день, когда я потерял Айвар, и своего сына. Меня раздирало от боли. И в тот момент, когда врачи боролись за остатки жизни сына, в соседней палате точно так же боролись за жизнь Мэри. Она родилась недоношенной, на этом сказался образ жизни Найоми. И когда я услышал приговор врачей. Когда они сказали, что сына спасти не удалось, я орал как зверь. Разбивал кулаки о каменные стены больницы, и никто не мог остановить меня. Раскидал охранников, которые пытались зажать в угол, и только медсестру не смог тронуть. Маленькая, хрупкая, она приближалась ко мне с вытянутой, в предостерегающем жесте, ладонью. И я остановился, всего лишь на миг, но ей хватило этого, чтобы воткнуть мне в плечо шприц с лошадиной дозой успокоительного. Когда очнулся, в палате сидел отец. Это первый и единственный день, когда в его глазах я увидел отражение собственной боли. Мэри была нестабильна, и врачи не давали шансов. Мы просидели в этой палате несколько часов, прежде чем нам сообщили, что кризис миновал. Мэри будет жить. Тогда отец взял меня за руку и отвёл к ней. Крохотная, утыканная капельницами, с катетерами в тоненьких венах, она казалась такой беззащитной, что хотелось угробить весь мир, лишь бы ей никто не смог причинить вреда. Вся моя любовь, что скопилась за девять месяцев ожидания, обрушилась на Мэри. Она стала моим миром. Тем, ради кого я каждый раз стремился выжить. Но сначала я нашёл ублюдков, убивших Айвар. Это были её родственники. Не смогли простить измены семье, и подослали убийцу. Они умирали медленно. Гораздо медленнее, чем мой сын и моя женщина. Но с каждой каплей крови, стекавших с их тел, выходила и моя боль. Она никуда не делась, как и любовь моему ребёнку. Это не возможно забыть или пережить. Это будет с тобой всегда. Только страх поселился в сердце, окутывая его чёрными плетями и сжимая каждый раз, когда Мэри подвергалась опасности. Даже камень, о который она спотыкалась, мне хотелось раскрошить в пыль, чтобы никогда ей больше не было больно. Только с одним человеком я ничего не мог сделать. Женщиной, которая причиняла малышке самую большую боль. Её мать. Она сбежала из больницы раньше, чем девочка пришла в себя. И никогда так и не посмотрела на неё, как на дочь. Только как на досадное недоразумение. Найоми винила Мэри в пробелах своей карьеры, начала пить безбожно, и словно тень слонялась по дому, пока отец не скупил половину модельных агентств штатов, чтобы дать ей мнимую работу. Иногда я смотрел на неё, и представлял как было бы прекрасно узнать, что её больше нет. Но Мэри любила её. Какой бы не была её мать, это ничего не меняло в голове ребёнка. Да и отец. Он любил Найоми больной любовью, смотрел на неё как на ценный экспонат, прощал ей всё. А она была верна, и, кажется, тоже любила его. Так она стала частью нашей семьи. Семьи, в которой каждый причинял друг другу боль, и не мог остановиться.
