В общем случае ответ был бы, конечно, «нет». Мы не раздаем направо и налево таких обещаний. Но директива двадцать два? Директива двадцать два заставляет меня согласиться.
– Да, я обещаю Вам, Энди, свою личную защиту, если Вам будет угрожать опасность в связи с данными Вами показаниями.
Он видимо расслабился, и я расслабляюсь тоже, на короткий миг, и это, видимо, ошибка. По крайней мере, вспышку лучевого оружия я успеваю увидеть только краем глаза – первую вспышку, которая срезает нижний балкон со здания начисто, и аляповато украшенная громада, треснув, несется вниз. У меня есть меньше секунды, наверное, на все решения и все взвешивания, но она получается очень долгой. До следующего удара сердца я успеваю передумать сотню вещей, мысленно попрощаться с семьей и друзьями, пожалеть о своем обещании защиты и вытолкнуть Сореля из-под обвала, роняя его на землю торопливо и от этого не очень верно рассчитанной силой телекинетического толчка. Я тут же поднимаю кинетический щит, ожидая продолжения, и второй вспышки я не вижу, но она явно есть, потому что по щиту барабанят не только мелкие ошметки штукатурки, но и арматура, крупные куски лепнины, части строительных блоков. Это старый, когда-то прочный дом, в нем все кондовое, мощное, из тяжелых материалов времен активного освоения природных ресурсов, и он вполне может стать мне – и Сорелю – прекрасным надгробием, потому что лазер, по всей видимости, даже не военный, а строительный, продолжает шарить по зданию, выполняя вполне закономерные работы по демонтажу. Что это, вообще, такая волшебная случайность?.. На нас падают куски декора, балконы, балюстрады, и я понимаю, что сейчас начнет падать и все остальное – а двор становится все непроходимей.
– Надо выбираться, – яростно кашляя от потоков пыли, которую я не могу сейчас еще и фильтровать кинетическим щитом, выдавил Сорель. – К выходу, давай!
Он прошел бы – пока не рухнула вся конструкция, двор проходим для нормального человека, но у любого, даже самого мощного гравикресла есть ограничения. У моего люфт подъема и механики расчета движения позволяют подниматься и спускаться на пять-семь ступенек, что вполне достаточно, но я не уверен, что получится одолеть неровные завалы, в которые быстро превращается двор.
Впрочем, попытка стоит попытки.
– Не отходи дальше, чем на метр, – предупреждаю я и машу рукой в сторону мигающей при каждом прямом попадании сферы вокруг нас. Кинетический щит быстро жрет запасы энергии генератора, но без него мы были бы мертвы уже раз десять. Сорель кивнул, без спросу вцепился за спинку кресла, чтобы не следить за расстоянием между нами, а я поднимаю гравитационный люфт на максимум и пытаюсь продвинуться из с таким тщанием выбранного угла к воротам. Пока мы двигаемся – медленно, стремно, потому что уже нигде нет ровной поверхности и датчики кресла не могут найти пол для расчета – мимо нас и на нас падают обломки здания, и лазер, курсируя, пару раз задевает за кинетический щит. Я вздрагиваю каждый раз, и новая порция энергии утекает из генератора на залатывание дыр. Это похоже на локальный конец света. Мы с Сорелем оба кашляем, задыхаемся, глаза слепит пылью так, что мы толком не видим уже, в правильном ли направлении пытаемся спастись. Я соображаю послать сигнал тревоги Кину, на несколько мгновений задержав наше продвижение, и этих мгновений чертовому лазеру хватило для того, чтобы упереться прямо в мой кинетический щит и начать палить его в лучших традициях военных действий.
– Быстрее, – выкашливаю я, скорее себе, чем Сорелю, но он и сам чувствует или видит, да немудрено тут не видеть – от постоянного попадания лазера щит блестит, и становится красноватым, распыляя световые лучи.
– Как же так, – прохрипел Сорель и всем весом налег на гравикресло, проталкивая его почти боком между строительными обломками.
И мы упираемся – впереди выход, сверху и позади лазер, не устающий нас преследовать, намекая, что это не самая случайная случайность в мире, а, скорее, наоборот, а ровно перед нами – пылевой и защитный экран, по все правилам демонтажа воздвигнутые вокруг зоны сноса.
– Да как же так, – повторил Сорель.
Я молчу, перерасчитывая мощность щита, он истончается, высвобождая энергию для удара, но продолжает работать. Лазер – мгновенная, быстрая смерть, возможно, даже не мучительная, но нам рано. Нам точно рано, особенно мне. И не для этого я выбрался с Тир-Нан-Ога вместе с отпускным дебилом Тиром, чтобы сдохнуть в тупом расследовании на Тайрене.
– Резко вперед, как только, – предупреждаю я. – У нас пять секунд.
Нет и нет – и всей высвобожденной энергией я даже не ударяю по защитным экранам – нет, я подпитываю их так, что многократно возросшая мощность выбивает предохранители.
У меня начинает хлестать из носа кровь, и по голове ударяет болью так, что я почти забываю сам следовать своему совету. Но Сорель, так его разэдак, не забыл, и меня не бросил – он в очередной раз пнул, или, может, толкнул гравикресло, и оно, скатываясь с груды обломков, скопившихся у края защитных экранов, вместе с их частью и клубами пыли вылетело наружу.
Система перезагружается, предохранители перещелкиваются, и защитные экраны перекрывают ход строительному лазеру.
Я прижимаю руку к хлюпающему кровью носу и выдыхаю, в голове звенит, и першит в горле, но мы живы? Живы же.
Я оглядываюсь на Эндера Сореля, и он ответил мне совершенно очумелым взглядом. Его зрачки внезапно расширились, но я не успеваю обернуться – только чувствую дополнительную вспышку боли в виске, и мир гаснет.
Иногда я сам себе напоминаю плохо собранного киборга. Тут отваливается, тут шумит, тут пощелкивает. Но особенно это заметно в такие особые моменты, когда и во внешнем мире что-то неладно.
– Что с этим будем делать?
– Мы, сука, наследили. Этого забирай.
– А этот что?
– Этот министерский телепат. Ты так его нормально приложил. Он живой вообще?
– Вроде, дышит.
– Следи, чтоб не очухался. Я Гнарку звякну. Он не говорил, что тут министерские будут. Это все не смехуечки. Сука, сети нет. У тебя есть?
– Нет, все вырубилось. Что за нахрен?
Я слышу только звуки. Глаза, как ни пытаюсь открыть, не могу, и пошевелиться тоже, и это меня особенно пугает, потому что я всегда, всегда боялся и боюсь, что вместо прогресса меня настигнет регресс, и я потеряю чувствительность и контроль и над верхней частью тела, оставшись в нем беспомощным пленником.
Только бы нет.
– Что за нахрен?! – повторил тот же голос, и потом слышится смутно различимый гул двигателя крупного флаера, потом пара выстрелов, глухой удар, снова пара выстрелов и потом топот.
Я скорее чувствую, чем слышу, как едва слышно чпокает дверь флаера, явно какой-то крупной внедорожной модели, с герметичными дверями, и приближающиеся шаги. Кин? Нет, не Кин. Иначе выстрелов было бы больше, и ко мне бегом бежали бы, сломя голову, а не шли, и две пары ног, а не одна.
Кто-то касается вены на моей шее, и я снова ощущаю себя.
