— Гм, — только и сказал между тем Филин. Он весь подобрался и глаза у него были не голубые, а серые. И колючие.
— Вот именно — гм! А теперь выходит так, что она моя. Видали? — Инго с силой потер лоб. — У меня же её в Амберхавене в библиотеку не взяли! Твоя, говорят, ты её в честном поединке… Ничего себе честный поединок — кто кого лучше заморочит! Тьфу! — Он перевел дух. — Просто летом так все… ловко и гладко устроилось… и я не стал сразу разбираться, что произошло. Сам виноват. Моя — так моя, что делать… А потом я её почитал… попросил подробно доложить о себе… В общем, использовали её много, разнообразно и затейливо, но из этого почти никогда не выходило ничего путного. А она запоминала всех и от всех понемногу всякого набиралась — без разбору, потому что она не живая и разбираться ей нечем… Так что есть в ней и от Парагона, и от Кристабели, и от Мутабора… и от меня.
Лизе стало тошно. Тошно оттого, что всё перевернулось с ног на голову. Оттого, что надежда разом угасла. Оттого, что и так невесёлые летние впечатления предстали теперь в ещё более мрачном свете. И оттого, что Книга, лежавшая на столе, была такая белая, гладкая, теплая…
— Ну да, — печально кивнул Инго. — Она и правда очень красивая. И, в сущности, ни в чём не виновата — она просто совсем неодушевленная, понимаешь, лисенок?
Лиза совершенно не удивилась. Инго очень часто отвечал на незаданные вопросы. Особенно в последнее время. Как будто у него тоже волшебный слух прорезался. Но легче от этого не стало. Даже наоборот.
Старший Конрад прочистил горло и аккуратно отложил трубку на край блюдечка. Все посмотрели на него.
— Позвольте высказаться, — начал королевский дракон, поиграв пальцами. — Предлагаю рассматривать попавшую нам в руки Книгу как мощное оружие против Мутабора. Если я правильно понимаю, этим предметом его можно и убить.
Костя заинтересованно уставился на Книгу.
— Отдача замучит, Боренька, — неожиданно подала голос мама Соня из глубин кресла. «Кто это у нас тут Боренька?!» — дернулась Лиза.
Папа Конрад задрал брови и хотел было пуститься в пространные возражения, но король Радингленский коротко глянул на дракона, и тот промолчал.
— Я об этом думал, — сказал Инго безо всякого выражения. — Я её спросил. Так вот, она его любит, потому что… Ладно. Она их всех любит. Всех, кто подвернется. И вредить ему не будет. А спросил я, потому что действительно хотел его убить. И сейчас хочу.
— Да что ты говоришь? — взвился Филин. — И как, интересно? И что будет до, во время и после?
Лизе показалось, что воздух в комнате затрещал, как дрова в очаге, и рассыпался искрами.
— А я это примерно себе представляю, — Инго посмотрел Филину прямо в глаза. — После обсудим.
— Сигма-сатурналис? — желчно поинтересовался Филин. — Трисекция Зубайри? Нокс Пакис Этерне? И на ком ты руку набивал, интересно?
Папа Конрад молча переводил взгляд с короля на волшебника. Трубка его давно погасла, а он и не заметил.
— Не берите меня на слабо, пожалуйста, — попросил Инго.
— Мальчики! — воззвала мама Соня и возмущённо звякнула чашкой о блюдце. — Инго же сказал — после обсудите! Вы же вроде хотели какого-то хранителя искать! Что он хранит-то?
— Город он хранит. В любом городе есть свой Хранитель, — отозвался Филин. — Хранитель нужен для того, чтобы город стоял, на месте и жил благополучно. Чтобы сделать что-то с городом, Соня, надо сначала добраться до Хранителя. Это мы и обсуждаем.
Костя скрипнул стулом. Чего это он ёрзает? Лиза повернула голову, но дракончик вроде бы сидел неподвижно, только быстро-быстро переводил блестящий взгляд с Филина на Инго и обратно. Потом он почуял Лизино внимание и стал многозначительно показывать глазами на дверь. Намекает. Но на что? Лиза забеспокоилась, но взрослые были слишком увлечены разговором.
— Раз так, тогда понятно, почему Хранитель прячется, — мама Соня пересела поудобнее и обхватила руками коленки. — Устав уставом, это понятно, и что с другими мирами не связаться — это тоже понятно… А жалко. Вы ведь, Инго, наверняка знаете Хранителя Радинглена. А этот Богданович, наверное, Хранитель Амберхавена — я правильно догадалась?
— Все мои знакомые дамы необыкновенно умны, — заметил Филин и покосился на Лизу.
И вдруг Лизе стало холодно. То есть ей и так было холодно даже в Лёвушкином шерстяном свитере и куртке, но тут уже показалось, будто в квартире стало градусов двадцать. На столе дрогнула и погасла одна свечка, за ней другая, а Книга, мягко сияя и огибая чашки, поехала по скатерти к Инго, как будто стол резко наклонили и сама Книга была не из бумаги, а из мокрого скользкого мыла, а скатерть — из кафеля. Инго прихлопнул её ладонью. В воздухе повис оглушительный гул, как от лопнувшей струны, и притаившийся в углу телевизор замигал белым экраном.
— …реходить к решительным действиям, — сказал экран знакомым голосом, ещё немного поморгал и показал крупным планом узкое лицо в темных очках. Камера в руках оператора дрожала. — Со стороны городских властей было очень разумно предоставить мне свободу действий, и я не премину этой свободой воспользоваться. Заранее прошу прощения за возможные неудобства, но я постараюсь свести их к минимуму. Итак, все, кто мне нужен, меня сейчас видят, — сказал Изморин. Камера надвинулась. — Все, кто мне нужен, — повторил Изморин и аккуратно снял тёмные очки. В камеру уставились странно неподвижные светлые глаза. Светлее лица. Почти белые. Как мутное молочное стекло.
Инго вскочил.
— Филин, дайте руку! Скорее! И смотрите на меня, а не на него!
Филин послушался, но с трудом — взгляд прилипал к экрану, как пальцы — к обледенелому железу.
— Я. Вас. Жду, — раздельно сказал Изморин. — Все прочие — спите.
Дзыннь!
Мама Соня уронила чашку с остатками кофе. Черная гуща вперемешку с осколками разлетелась по комнате. Блюдце покатилось по паркету и, пожужжав и повертевшись, успокоилось.
— Соня! — ахнул Филин и кинулся к креслу. Лиза обернулась и почувствовала, что сейчас заплачет. Мама Соня не просто уронила чашку — она обмякла, будто в обмороке, и неловко уткнулась лицом в подлокотник, свесив руку.
Филин пощупал на этой руке пульс.
— Так, — сказал он, выпрямляясь.
— Спит, — негромко пояснил Инго. — Он же сказал: все прочие — спите.
Лиза хотела поднять блюдечко, но голова у неё так закружилась, что даже нагнуться оказалось трудно. Она покосилась на опустевший серый экран. Наверное, оператор тоже уснул и уронил камеру в снег: в телевизоре стало совсем ничего не понятно. А потом он и вовсе выключился. Папа Конрад подобрал с пола провод со штепселем — само собой, в розетку телевизор включен не был. С самого начала.
— За-ме-ча-тель-но, — сквозь зубы процедил папа Конрад. — Как в считалке. И их осталось пять. Инго, как ты думаешь, Наденька тоже заснула? — обеспокоенно обернулся он. Король кивнул. — Хоть это хорошо…
