— Но… Я не понимаю… Почему тогда тем утром ты… — наконец подаёт голос Ники и тут же заминается, явно вспоминая, что мне ни о чём неизвестно.
— И за это прости меня, Ники. Я вёл себя с тобой таким образом не из-за сожаления о случившимся ночью, а потому что думал, что я как-то навредил тебе и совершенно не помнил об этом.
— Так ты всё вспомнил? — спрашивает она тихо, смятенно, напуганно, от чего мне хочется сжать её в своих руках, вдавив в неё силой все свои чувства, но вместо этого я аккуратно скольжу пальцами по её щеке.
— Не уверен, что всё, но многое. И я очень надеюсь, что теперь, когда ты знаешь всю правду, ты сама напомнишь мне о всех недостающих фрагментах, — вкрадчиво произношу я, мягко улыбаясь, и на долгие мгновения между нами вновь замирает тишина — вязкая, звенящая, но чертовски правильная, потому что на сей раз она соткана не из напряжения от недосказанности, а из энергии наших сокровенных чувств, которые каждый из нас определённое время таил друг от друга.
— Когда ты понял? — негромко спрашивает Ники, наглядно подтверждая, что мы думаем об одном и том же.
— В тот вечер, когда неожиданно встретил тебя у Мэгги на кухне. Я не знаю, что произошло, но с того момента я больше не мог видеть в тебе мою маленькую подругу детства. И ты не представляешь, насколько тяжело мне было спать с тобой тогда в одной кровати, а после день за днём отгонять от себя мысли о тебе, чтобы не портить нашу дружбу, ведь я не думал, что ты ответишь мне взаимностью. А когда ты сообщила мне о каком-то парне, с которым якобы начала отношения, лишь убедился, что не стоит ничего говорить. А дальше ваш поцелуй с Марком и… — я на короткое мгновенье зависаю, в уме стопорясь за ещё один непонятный момент. — Так, значит, всё, что ты сказала про Марка, это…
— Правда, — перебивает Ники, разом прерывая ход моей логической цепочки.
— Но тогда я не понимаю, как…
— Каждое моё слово о безответных чувствах было чистой правдой, Остин.
Я ощущаю, как усиливается дрожь в её теле, а голос вновь сходит на сип от возросшего в ней волнения, когда Ники, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, поднимает на меня душераздирающий, уже прежде виданный мной взгляд.
— Просто поменяй в моём рассказе имя Марка на своё, а Эми — на Лару, и ты сразу всё поймёшь.
И что я хочу вам сказать? Да. Это так. Наверное, и секунды не проходит, как я действительно всё понимаю. Всё. Абсолютно всё! И в первую очередь то, что я недоумок куда покруче, чем думал ещё минуту назад.
Мне казалось, адски больно мне было тогда на кухне, когда видел на её прекрасном лице страдания от любви к моему лучшему другу, но нет — я ошибался. По-настоящему больно мне сейчас, когда осознание, что это я, сам того не ведая, годами причинял ей все эти душевные мучения, словно острый кинжал, царапает все нервные окончания, разрезает мышечные волокна, а в конце застревает в груди, медленно совершая вокруг своей оси ещё несколько оборотов.
Всё, что она тогда сказала мне, было не о Марке, а обо мне. Она любит меня. Меня, чёрт побери! И делает это уже целую вечность. Тайно. Безответно. Безусловно. Молчаливо наблюдая за моими интрижками, с улыбкой знакомясь с каждой моей девушкой, под маской друга слушая рассказы о них.
А что же делаю я в свою очередь? Что?! Так я отвечу: сначала на протяжении многих лет нашей дружбы совершенно не вижу этого и не отвечаю ей взаимностью, а когда наконец понимаю, что жизни без неё своей не представляю, вообще начинаю вести себя с ней, как конченый кретин. Что наутро у себя дома, что сегодня.
Скажите мне, где получают награду за дол*оебизм, и я сейчас же за ней побегу. Надеюсь, она будет такой же смертоносной, как и сокрушительный хук Логана, от которого меня уберёг Эндрюз.
Погодите-ка… Эндрюз…
Не забудьте поблагодарить меня потом.
Так вот оно что… Значит, Марк был обо всём в курсе. И ничего мне не сказал. Почему? Как узнал? Какого хрена молчал? И как давно? Почему тогда они целовались возле универа? Зачем Ники приплела его к своим чувствам?
Вопросы пчелиным роем проносятся в моей голове, нещадно кусая сознание на пару с гнетущим чувством сожаления, но вся эта дичь во мне мгновенно застилается ясной вспышкой любви, когда я чувствую лёгкое прикосновение губ Ники к моим.
— Только не вини себя ни в чём, Остин. Я же знаю, как ты это любишь.
— Как мне себя не винить, если я так долго делал тебе больно?
— В этом нет твоей вины. Я сама тебе не говорила.
— Но я должен был понять.
— Не должен был, — она водит по моей щеке ладонью так, будто впервые изучает или же пытается убедиться, что я реален. — Всё это уже не имеет никакого значения, Остин. Главное, что ты понял сейчас. Пусть у нас и совсем не осталось времени, — добавляет она ещё тише с непередаваемой грустью во взгляде.
Хочу вновь возразить, утешить, извиниться, задать ей тысячу и один вопрос, но все слова застревают на полпути к гортани, когда её пальцы берут в плен моё лицо, а глаза — всю долбаную душу.
— Прошу, не спрашивай меня сейчас ни о чём. Не хочу говорить. Не сейчас. Не сегодня.
— А чего ты хочешь, Ники? — будто не своим голосом выдавливаю я вопрос, которой она так ждала от меня услышать, тут же расщепляясь на молекулы от вида её расцветающей на губах улыбки.
— Я хочу тебя, Остин, — притянув моё лицо к себе, Ники заколдовывает меня своим горячим шёпотом и льнёт щекой к щеке, как ласковая кошечка.
Вот же дьявол!.. Ну и как тут отказать? Вот именно: никак.
И потому вместо серьёзных разговоров дальше следует не просто поцелуй, а полная синхронизация наших общих чувств и эмоций, что начинают сверкать, шипеть, искрить не только в душном воздухе ночи, но и в каждом возбуждённом атоме тела. Мы оба удивлены и пребываем в тотальной растерянности, но эти ощущения ничтожны по сравнению с любовью, счастьем и почти животной похотью, что горячими потоками разбавляют нашу кровь, пролетают каруселью мурашек по коже, поднимая все волоски на теле дыбом и замолкая на кончиках пальцев.
Наши языки жарко сплетаются, томные стоны щекочут мне горло. Маленькие ладони Ники забираются под майку, ногтями рисуя продольные линии кайфа, пока я скользящими движениями рук торопливо очерчиваю изгибы её тела и едва удерживаю себя, чтобы не зарычать на весь лес от необходимости потрогать её везде и сразу. Одновременно. Жёстко, нежно. Быстро, медленно. Всю целиком. С головы до ног, в особенности в горячем местечке между её стройных ножек, к которому сейчас я непреклонно устремляюсь.
И когда мои пальцы достигают цели, а вместе с призывным стоном Николины вылетает моё имя, все тормозные рычаги во мне отказывают полностью — кромешная тьма, лес, её девственность, отсутствие презервативов и возможная вероятность случайных зрителей из мимо проезжающих машин разом прекращают быть для меня вескими причинами, чтобы остановить себя от воплощений наших жгучих желаний.
