— Какое есть, такое есть. Другого не дано, — беззаботно пожимает плечами он.
— Ты отвратительный, Марк, — не выдерживая, недовольно бурчу себе под нос. Он отвратительный, а я ещё хуже. Гореть мне в аду за это умалчивание о его изменах.
— Не отвратительный, а просто любвеобильный. В моей душе хватит места для всех окружающих меня красавиц, — без шуток пропевает Эндрюз, вконец переполняя чашу моего терпения. Я порываюсь выбраться из машины, но, заметив, надвигающуюся компанию местных, тут же захлопываю дверь и остаюсь сидеть на месте.
— Да чего ты так стремаешься? — он оглядывается назад в окно. — Не накинутся же они на тебя только потому, что теперь ты выглядишь как приличный человек, а не жалкая, серая мышь-пацанка.
— Ничего я не боюсь! Мне просто неуютно в таком виде. Я чувствую себя голой, — сдавленно признаюсь я, натягивая ниже подол нового платья, желая скрыть бедра, на которые Марк весь путь до Энглвуда постоянно отвлекался от дороги.
— Голой? Ты сейчас серьёзно? — он в удивлении вскидывает густые брови.
— Более чем. То, что я в клубе хожу полуголая, не значит, что в жизни могу делать так же.
— Что за ерунда? Мне кажется, после работы в «Атриуме» тебя вообще ничто не должно смущать. Да и тем более ты не голая, а в безупречно подчёркивающем твои сочные формы платье. И именно так и только так ты впредь будешь всегда одеваться!
— Не всегда, а лишь с тобой! — подправляю я, но Марк тут же меня ошарашивает.
— Ещё чего! С этого дня ты всегда и везде будешь так одеваться. Чтоб сейчас же пришла домой и выкинула на свалку весь свой плебейский гардероб. Хоть раз увижу на тебе старое шмотьё — сразу же расскажу всё Остину, — твёрдость его хрипловатого голова даёт понять, что он ни черта не шутит.
— Это уже слишком, Марк! Я на такое не соглашалась.
— А тебя никто и не спрашивает, Никс. Ты вообще из тех видов женщин, которых нужно постоянно заставлять всё делать насильно, так как сама ты, по ходу, ни хрена не понимаешь, что для тебя лучше, — с несвойственной ему серьёзностью выдает Марк, и его слова задевают меня гораздо больше, чем мне того хотелось бы, вытягивая из глубин сознания мужской голос, низкий тембр которого день за днём не прекращает меня истязать.
— Ты дикая врунишка, готовая нападать, защищаться, сопротивляться… Ты готова вытворять что угодно, лишь бы не признаваться самой себе в том, чего поистине желаешь. Как сейчас, так и всегда по жизни. Но со мной не нужно притворяться. Я чувствую каждое твоё желание.
— Заткнись! Не хочу этого слышать! Тебя нет в моих мыслях!
— Ты хочешь огненного пламени в своей жизни и вовсе не боишься, что оно спалит тебя дотла. Именно этого ты и желаешь. Ярко гореть и наслаждаться исходящим жаром.
— Я не хотела этого! Никогда не хотела! Но ты всё равно меня спалил, так что теперь заткнись и позволь мне вернуться к жизни, в которой нет места для тебя!
Сильно прищурив веки, я хорошенько встряхиваю головой, чтобы избавиться от отголосков его слов до того, как помимо голоса в сознании перед глазами начнут мерещиться ещё и глюки с образом Адама.
— Не делай вид, что сделал это для меня, Марк, мы оба знаем, что это неправда, — возвращаясь в реальность, сдавленно проговариваю я, радуясь, что Эндрюз не заметил моего странноватого поведения.
— Даже не собираюсь отрицать, Никс. В первую очередь я сделал это ради себя, потому как смотреть на твой убогий вид у меня кончились все силы. Но давай и ты сейчас прекратишь упрямиться и честно признаешься, что тебе очень даже пришлись по вкусу все обновки, что я тебе подобрал и купил, — наглец самодовольно ухмыляется, без всяких слов понимая, что совершенно прав. И, как бы он меня сегодня ни доводил до нервного тика и тошнотворных спазмов в животе своим поведением, я всё же не могу ему не сказать:
— Спасибо, — тихо, сухо, устало, но всё-таки я заставляю себя поблагодарить Марка, который, как я думала, станет последним в моей жизни человеком, кому я хоть в чём-то когда-нибудь буду признательна.
— Ну вот, ещё один прогресс, малышка. Вежливо разговаривать научилась, извиняться — вроде бы тоже, а теперь ещё и спасибо говоришь. Ущипни меня, а то, мне кажется, я сплю, — усмехается Марк, сползая плотоядным взором с моих глаз на проглядывающую в глубоком вырезе грудь.
— Щипать не ущипну, но по лицу вмажу, если ты и дальше будешь так смотреть на меня, — схватываю его за подбородок, приподнимая лицо выше.
— Ох, ещё как буду, детка, для чего, по-твоему, я тебя сегодня полдня терпел? — посмеивается засранец, когда я наконец выхожу из машины. — Не трудно будет самой дотащить все пакеты до дома?
— А ты типа вызовешься помочь, если скажу, что трудно? — скептически спрашиваю, доставая огромные кульки с заднего сидения.
— Конечно, нет, просто хотел узнать, стоит ли остаться и понаблюдать за твоими мучениями или сразу же ехать?
— Я так и думала, — коротко усмехаюсь. — Давай дуй отсюда, Эндрюз, пока я тебе краску на машине своим каблуком не подправила, — угрожаю я, торопливо направляясь к подъезду.
— О нет, нет, я всё-таки посмотрю, — слышу довольный лепет за спиной. Быстро осознав, что козлина пялится на мою пятую точку, оборачиваюсь и показываю ему средний палец, на что в ответ он лишь заливается своим хрипловатым смехом и резво срывается с места, оглушая всю улицу громким рёвом мотора.
Невыносимый, мерзкий негодяй с суперспособностью выбешивать меня даже в состоянии полного душевного анабиоза, но почему-то именно он заставляет меня улыбнуться уже во второй раз за сегодня. Совсем вяленько, но всё же улыбнуться, что при моей безэмоциональной коме очень даже неплохо.
Но это однозначно была бы параллельная вселенная, а не моя суровая реальность, если бы мне позволили поулыбаться чуть дольше минуты. Ещё поднимаясь по подъездной лестнице, мне удается расслышать знакомые голоса, беседующие между собой на повышенных тонах и в весьма негативной форме. Ускорив темп, я быстро достигаю своего этажа и тут же встречаю сильно выпившую маму вместе с пожилым мужчиной в скромном тёмном костюме и в своей несменяемой старомодной шляпе.
— Мистер Баррет? Что вы здесь делаете? — озадаченно обращаюсь я к нашему арендодателю.
— О-о-о! Николь! Как раз во-о-овремя… — вместо приветствия мама зависает в недоумении, пытаясь сфокусировать пьяный взор на куче пакетов в моих руках.
— Добрый день, Николина, — Баррет же соизволяет поздороваться, даже несмотря на такое же удивление во взгляде и чёткие ноты негодования в его голосе, что вмиг дают понять — мужчина по какой-то неведомой мне причине настроен крайне недоброжелательно.
— Добрый, так что случилось? — повторяю вопрос, опуская пакеты на пол.
— Нас хотят выселить, Николь, — произносит мама настолько заплетающимся голосом, что мне не сразу удаётся уловить смысл его слов.
