Я хочу, чтобы Остин жил без тревог и постоянных отвлечений на мою непутевую персону, всецело сконцентрировавшись на работе, которую любит больше, чем самого себя. И хочу, чтобы, достигнув вершины карьеры и всех поставленных перед собой целей, он повстречал достойную девушку, поистине заслуживающую всей его любви, и построил с ней крепкую, дружную семью, в которой не будет места никакой лжи и недосказанности.
Он заслуживает именно этого, а не подругу под боком, вечно попадающую в неприятности, врущую ему по поводу и без и имеющую мистического, одержимого мужика на хвосте, который без затруднений способен испортить жизнь не только мне, но и Остину тоже. А вот этого я допустить не могу, иначе никогда не прощу себя за это.
Я настолько сильно мечтаю видеть Остина счастливым, успешным и пожимающим плоды своих многолетних усилий, что ради этого, если потребуется, я даже буду готова насовсем уйти из его жизни. Без колебаний. Без сожалений. Но с вырванным сердцем и оставшись без души.
Однако прошу вас: не спешите начинать меня жалеть, ведь ни для кого не секрет, что я издавна закалена в страданиях, а пару недель назад сумела пережить сверхъестественное душевное опустошение, поэтому справиться с человеческой болью расставания, не сразу, но я как-нибудь да сумею. И в этом я нисколько не сомневаюсь.
Но все это будет чуть позже. Думать о печальном и упиваться горем я начну, когда Остин уедет, а пока для прощания с героем всей моей жизни у меня остается в запасе только завтрашний день, и я ни за что не стану тратить его на преждевременную грусть и расстройства.
Сегодня мне крайне повезло, что Остин вспомнил о важной встрече с деканом факультета, которая позволила мне избежать очередного вранья для выдумки вразумительной причины — почему я не могу выйти с ним на улицу, погулять по городу или сходить позавтракать в кафе? Но для нашего завтрашнего времяпровождения еще нужно будет придумать какую-нибудь отмазку, чтобы не выползать из квартиры весь день.
Попрощавшись с Остином, я неохотно поднимаюсь на свой этаж, заранее готовясь к встрече с бардаком после очередных застолий своей спившейся семейки, но, открыв входную дверь, я не успеваю и шагу ступить, как осознаю, что дома творится не просто бардак, а настоящий, разрушительный хаос. И чем глубже в квартиру я прохожу, то и дело наступая на разломанные вещи, тем яснее понимаю — обычное пьянство Филиппа и мамы никак не причастно к этому тотальному разгрому.
Леденящий страх стремительно поднимается вверх по позвоночнику и стягивает горло невидимой леской, когда я онемело осматриваю масштаб разрушений: по всему коридору разбросана обувь, клочья одежды, разорванные пакеты с мусором, на кухне все содержимое шкафчиков превращено в груду осколков, застилающую всю поверхность пола, а в нашей так называемой гостиной размером с кладовку все барахло из шуфлядок вывалено наружу, а телевизор и новая стереосистема Филиппа разбиты настолько, что вряд ли подлежат восстановлению.
Но ничто из увиденного не окатывает меня тем паническим ужасом, как картина лежащей в углу комнаты подрагивающей фигурки мамы, которая, поджав колени к груди, постанывает, точно побитое животное.
— Боже мой, мама! — подлетаю к ней, падая на пол. — Что случилось?!
Но в ответ получаю лишь более громкие завывания, не объясняющие ровным счетом ничего.
— Мама, ты меня слышишь? Что с тобой?
Аккуратно повернув ее к себе лицом, осматриваю его на наличие повреждений и на милипроцент расслабляюсь, когда, кроме опухших, заплаканных век и потрескавшихся губ, ничего не обнаруживаю. На теле тоже не замечаю ни одного следа тяжких побоев, за исключением ее окровавленных ладоней.
— Черт! У тебя все руки в осколках. Их нужно промыть, — бережно, так чтобы не задеть места порезов, беру ее ладони в свои, но она отдергивает их и со всей силы сжимает в кулаки, будто бы совсем не чувствуя боли.
— Филипп, — еле слышно выдавливает из себя мама, по новой разражаясь слезами.
— Что он сделал? Ты можешь успокоиться и хоть что-нибудь мне объяснить? К нам опять ворвались его дружки? Это они все разгромили? Черт! Неужели не могли подождать еще денек, я бы вернула им деньги, — сокрушаюсь я. Первая волна страха постепенно утрачивает свою мощь, пропуская в сознание наплыв праведной злости. — Мам, ответь мне, где Филипп?
— Его нет… нет…
— Вижу, что его нет. Где он? Он мне за это ответит, — цежу сквозь зубы, пытаясь поднять маму с пола, но ее обмякшее тело оказывается неподъемным.
— Он… он… ушел… Филипп ушел, — ее тихий, жалкий писк раздирает мне всю душу в щепки.
— Куда он свалил?
— Он ушёл… Ушёл… Он бросил… — слезливая фраза остаётся недосказанной из-за усиливающегося истошного плача.
— Да чего ты так убиваешься? Всё же в порядке. В первый раз, что ли? Я найду Филиппа и заставлю его за своими бандитами здесь каждую поломку собрать. Главное — ты цела и невредима, остальное всё поправимо, — успокаиваю её как ребенка, прижимая голову к своей груди, с каждой секундой ненавидя отчима всё больше.
— Он бросил…
— Что он бросил? Я голову ему оторву и выброшу в окно за весь этот разгром и вечные игры. Неужели он опять поперся в свой покерный притон?
— Нет… нет… ты не понимаешь… он бросил меня.
— Что значит бросил? — я реально не втупляю, о чем она говорит.
— Он бросил меня… ушёл… навсегда, — повторяет она, а я всё равно не верю ни единому слову. Однозначно, мама сейчас либо в дрова пьяна, либо конкретно не в себе после визита бандитов, которым задолжал её муженек, раз надумывает то, что никогда не может случиться.
Куда Филипп мог уйти, мне интересно знать? Кому он, нахрен, нужен? У него никого и ничего нет в этой стране, а обратно на родину в свои фавелы он в жизни не вернется, потому-то он уже столько лет и пользуется маминой безрассудной любовью к нему и будет продолжать пить мою кровь с деньгами, пока не сдохнет.
— Никуда он не ушел, так что успокойся и перестать так плакать. Я уверена, он явится домой в любую минуту, или же я сама его отыщу в местном баре и притащу за уши.
— Нет, он не вернётся… Он ушёл… Собрал с утра все свои вещи и ушёл. Ничего нет, — мамин голос переходит на хрип, а руки отчаянно хватают за мою майку. Я смотрю в её отёкшее лицо, отмечая, что в до невозможности пьяных глазах сверкает бессильное горе.
— Вещи собрал? — от невыразимого удивления и неверия теперь уже и я перехожу на сдавленный шепот.
— Да. Он всё забрал и ушёл… Сказал, что нашел другую женщину и больше не вернется, — она отпускает мою майку, резко подбирает вблизи лежащую часть от стереосистемы и, срываясь на крик, швыряет ее в противоположную стену. — Что мне теперь делать без него?! Как теперь жить?! Как он мог так поступить?! Я же его так любила! Я не понимаю! Не понимаю!
— Так к нам никто не приходил? Это ты, что ли, все это устроила? — делаю я ужасающий вывод, наблюдая, как мама разъяренно бросает в стену все попадающие под руку вещи.
