Никакого пожара нет, никто не решил меня убить подобным мучительным способом, и ничто моей жизни не угрожает, просто потому что оранжево-красные блики, превращающие спальную комнату в адскую преисподнюю, — не что иное, как цифровая визуализация огня на поверхности панорамных окон.
Страх постепенно отпускает меня из своих стальных объятий, пока я недоумённо всматриваюсь в уже знакомые окна и в такую же до щемящей боли знакомую спальню Адама.
Значит, меня привезли к нему. В его пентхаус. В его комнату. Я спасена. Я в безопасности. Меня никто не купит. Не изнасилует. И не станет издеваться или избивать, как сделали это с Лолой. Я могу начинать радоваться тому, что моя жизнь продолжается. Однако вздохнуть с облегчением почему-то не получается.
Несмотря на чёткое осознание, что огонь на стеклах и большинстве мебели в комнате — это просто качественная, до жути правдоподобная иллюстрация, стоит только вдохнуть ноздрями воздух, как он тут же выжигает в лёгких жгучие шрамы, будто я пребываю сейчас в стоградусной сауне.
Кое-как справляясь с кислородным голоданием, я встаю с кровати. Утонув стопами в шерстяном ковре, неспешно направляюсь к окнам, желая проверить, работают ли они сейчас ещё и как мощный обогреватель.
Иду навстречу пляшущему огненными языками экрану, неосознанно залипая на вид устрашающей безудержной стихии. Протягиваю руку, морально готовясь, что прикосновение к стеклу болезненно обожжёт мне кожу, но когда соединяю ладонь с окном, кроме прохлады, ничего не ощущаю. Лишь только сенсор на дигитальном экране мгновенно реагирует на мои действия усилением багровых всполохов огня.
От неожиданности я резко отскакиваю от яркой вспышки и тут же врезаюсь спиной в стену, которой быть за мной никак не может. Быстро разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и не сдерживаюсь от короткого громкого вскрика, что мгновенно испаряется во вкрадчивой, порабощающей душу интонации мужчины.
— Сколько бы раз ты ни горела, всё равно продолжаешь бездумно лететь на огонь, да, Лина?
Одержимое, мощное, сокрушительное желание вместе с его низким голосом прошивает тело с головы до кончиков пальцев, напрочь вытесняя из крови весь адреналин, что, по всей видимости, до сих пор являлся той самой преградой, что не позволяла мне ощутить присутствие Адама в спальне.
— Ты здесь… — испускаю изумлённый стон, с первой же секунды попадая в плен чёрных зрачков, что затягивают меня в космические бездны, парящие вне пространства и времени. Все вены вмиг наполняются магией. Она опустошает голову, туманит разум и превращает ноги в зыбкое желе, неспособное прочно удерживать вес моего тела, но всё это мелочи. Ничто не идёт в сравнение с моей радостью из-за новости, что с Адамом всё в порядке.
Ни о чём больше не думая, я делаю то единственное, что отчаянно жаждет в моменте всё моё естество: я вцепляюсь в Адама с крепкими объятиями, желая пропустить сквозь них всю свою благодарность за спасение и счастье за то, что он с ним ничего не случилось.
Он цел и невредим. Он здесь. Мы оба здесь. И живы. Счастью моему нет предела. И наверное, именно оно — невыразимое, сладко пьянящее и вибрирующее в каждой клеточке чувство счастья, и приклеивает меня чересчур страстно к мужскому каменному корпусу, стирая из памяти всю реальность и даруя рукам полную свободу. Я сама не понимаю, как начинаю жадно скользить по его крепкой, точно вылитой из стали спине, ощупывать пальцами рельеф развитых мышц, сходя с ума от желания почувствовать его кожа к коже. Хотя нет… Это не простое желание. Острая нужда. Крайняя необходимость. Заветная доза лекарства, без которой ещё немного — и я сгорю дотла от ощущения, будто имитационный огонь, окружающий нас со всех сторон, волшебным образом превратился в настоящий.
— Я так испугалась, — словно со стороны слышу свой томный, исступлённый голос, пока руки, будто не принадлежащие мне, продолжают с ненормальным голодом изучать напряжённый торс Адама. — Я уже перестала надеяться, что ты за мной придёшь, — шепчу я, усыпая короткими поцелуями напряжённую шею и вдыхая в себя его неповторимый запах. Уникальный, отравляющий, сжигающий изнутри, превращающий меня в пепел, который мечтает опасть плотным слоем на каждый миллиметр кожи мужчины. Не любого. А именно Адама. Только его. Хочу его сейчас же до сладких судорог во всём теле, до закипающей в жилах крови и жалобных всхлипов, то и дело срывающихся с моих губ поневоле.
Это ненормально. Так быть не должно. Я благодарна ему. Да. Рада видеть его живым. Тоже. Но я не должна его хотеть настолько сильно, ведь я же научилась справляться с его силой. Ну или хотя бы научилась не терять полный контроль над собой, будучи с ним рядом. Но судя по тому, как блаженно я трусь грудью о возвышающуюся надо мной неподвижную глыбу и начинаю расстёгивать верхние пуговицы его окровавленной рубашки, контроль всё-таки покинул меня, не дав ни малейшего шанса побороться за бразды правления.
Да только какого чёрта? Почему это со мной творится? Почему я не могу остановиться? А почему Адам молчит, абсолютно не двигаясь? И почему его рубашка вся испачкана в крови?
— Адам… — выдавливаю из себя едва слышный стон и в попытке удержать свои руки от дальнейших действий с остервенением сжимаю их на испятнанной кровью ткани. — Что происходит?
Разум плывёт, как после наркоза, затрудняя мне задачу вспомнить последние секунды перед потерей сознания: крики, плач, суета, много людей, выстрелы и драка… Адам непрерывно и жесткого наносит удар за ударом по распластавшемуся по полу мужчине, который чуть было не лишил меня жизни.
Что с ним стало? Что Адам сделал? Чем всё закончилось?
Я не знаю, какие высшие силы помогают мне наконец зацепиться за нить благоразумия и оторвать тело от Адама, вскинуть голову вверх и сфокусироваться на его лице — непроницаемом, застывшем, держащем под строгим замком каждую эмоцию, которую мне ни прочитать, ни разгадать не по силам.
Наши взгляды встречаются, ещё сильнее накаляя атомы воздуха, циркулирующего между нами. И я накаляюсь вслед за ними, осязая яростно-возбуждённую ауру, выдающую его искусно скрываемый гнев. От Адама пахнет грозовым штормом с электрическими вспышками далёких молний, что сотрясают меня в разы сильнее, чем недавняя пальба в ангаре. И теперь я чётко ощущаю, что в его парфюме на каждую терпкую ноту приходится несколько животных, заставляющих мою женскую природу живо откликаться на его дикую энергию.
Это он… Это Адам является очагом удушливой жары в комнате. Это он излучает сейчас свою силу в троекратном объёме, что превращает меня в сексуально одержимое создание, жаждущее получить его себе как можно быстрее.
— Адам… что с тобой? — жалко скулю я. Сокрушительная похоть, непонимание, снова вернувшийся страх смешиваются в бурный коктейль, бьют раскалёнными вибрациями по телу. Кулаки, сжимающие ткань его рубашки, горят, сердце работает на износ, а его мучительное молчание и ощущение неизвестности лишь наращивают внутри меня потребность в сексе, удовольствии и эпичной разрядке, которую доставить может только он.
Но это всё неправда! Чёрт бы тебя побрал, Николь! Ты же любишь Остина и знаешь, что всех этих клокочущих, лишающих здравого смысла и притупляющих твои истинные чувства ощущений нет. Всё это иллюзия. И ты не можешь ей с такой лёгкостью поддаваться, пусть даже его непонятная ярость и врубает «очарование» на полную мощность.
