– Парни, у вас пятнадцать минут на все, прекратите истерику. – К нам подошла Лина. – Идите на сцену. Вы даже не представляете, чем мне пришлось пожертвовать, чтобы эти мудаки одолжили нам рояль. Давайте уже. Что вы там хотели показывать, быстро.
А. и С. спустились к сцене.
– Давай! – заорали старушки из зала. – Пацаны, порвите их! Давай песню про пуделя! Пуделя давай!
– Пудель – это кавер-версия! – закричал С. – Я должен играть собственные!
– Пудель – это твоя! – бойко закричали старушки. – Не пизди!
Дверь распахнулась, и в зал вбежало еще штук сто старушек. У некоторых в руках были розовые плакатики, и они, шелестя какими-то кринолинами, вовсю готовились их развернуть.
– Геронтологический форум «Последний шанс», – сказала Лина. – Что-то у пацанов пошло не так.
Старушки прибывали и прибывали. Лина попробовала закрыть дверь, но старушки просачивались через нее, как лесные клопы сентябрьским вечером – неумолимо и незаметно.
– У вас нет приглашений! – закричала Лина. – Немедленно вон! Это вам не цирк! Это не шоу! Это конференция! Все вон!
– Ты можешь что-нибудь сказать, – А. постучал по микрофону. – Это твой шанс. Если хочешь – скажи что-нибудь.
С. взял микрофон.
– Я бы хотел, чтобы вы разрешили войти всем желающим, – сказал он, и А. схватился за голову. – Это мои гости. Это нечестно, что нам нельзя. Гостей нельзя, слушать нельзя, ничего нельзя. Это нечестно, что мы особенные, – вы постоянно говорите о том, что мы не такие как вы. Мы – это те, кто помнят, как именно они умерли? В этом различие? Так вот, мы ничем не хуже вас. Мы такие же.
Нейрозомби всегда будет отрицать, что он нейрозомби. В качестве защитной реакции зомби-психика С. придумала, что сепарация нейрозомби происходит по признаку памяти смертной.
Дверь застонала, и в зал, как апокалипсис, ворвались остальные старушки; некоторые из них были в компании своих старичков.
А. поменялся в лице.
– Немедленно выгоните их! – заорал он. – Вы не понимаете! Все вон!
Охранники, видимо, науськанные Линой, живо стали хватать старушек, заламывать им руки и выводить в холл. Старушки избивали охранников сумочками и компакт-дисками, которые они захватили, чтобы получить от С. автограф.
– Мы все тут сестры и братья! – кричала одна из старушек. – У него давным-давно не было больших концертов – мы не могли это пропустить! А вы изверги! Изверги! Вы ответите за это!
– А-а-а-а-а! Фашисты! Фашисты! – визжала другая старушка, пока двое бравых омоновцев волокли ее из зала под руки (на самом деле это были не омоновцы, но коллективные воспоминания старушек победили реальность, и одетые прежде в нормальную форму охранники стали выглядеть как исторически достоверные бойцы ОМОН).
– Вы нарушаете наши права! – выли старушки. – И его права тоже нарушаете! Мы его помним! Он ничем не хуже нас!
– Нельзя, нельзя, это нельзя, – бормотал А. – Это опасно, опасно, опасно.
– Что вы тут развели? – закричала я (сквозь визг старушек было уже ничего не слышно). – Это репетиция чего-то ужасного? Почему вы изгоняете старушек?
– Это опасно, – почти плакал А. – Нельзя.
В какой-то момент старушки победили омоновцев и с триумфом ворвались в зал.
– Ура! – закричал С. и встал, чтобы их поприветствовать.
И тут же упал, ударившись головой.
Мы с мужем вскарабкались на сцену, подбежали к нему.
– Что-то голова закружилась, – сказал С. – Я не понимаю.
Он закашлялся и схватился за виски́.
– Ой-ой-ой. Мутит что-то. И язык как резиновый.
– Продолжай смотреть ему в глаза, – приказал А. – Не отпускай его, смотри ему в глаза! Ты его не помнишь, ты его не знала! Медленно, медленно отходите и смотрите ему в глаза. И тащите его с собой.
Мы с мужем помогли С. подняться и, глядя ему в глаза, медленно потащили в сторону кулис мимо молочно-белого, как пенка, рояля.
– Не теряйте контакта глазами! – кричал А., сдерживая ползущих на сцену старушек. С другой стороны сцены старушек сдерживала Лина – она отмахивалась от них палочкой, украденной у старушек же. Это было похоже на нашествие зомби, если бы мы не знали, что зомби в этом помещении только один, и это С.
– Изолируйте его срочно! – закричала Лина. – Я их задержу!
Старушки наступали – Лина почти скрылась под их массой.
Мы кое-как втащили теряющего сознание С. за кулисы. Комнаты, двери, коридоры, никто ничего не понимал. Дернули одну из дверей – закрыта. За другой был коридор, ведущий в холл с наступающими старушками. За третьей – мерцающие неоном электрощитки.
– Где выход? – прокричала я мужу.
– Там, где висит табличка «Выход»!
– А где табличка?
– Да где угодно! – завыл муж. – На бумажке напиши да наклей на дверь – и будет выход!
Мы толкнули очередную дверь.
– Там выход, – кивнул С. Изо рта его вытекла струйка крови. – Я нормально, – сказал он. – Мне лучше, поэтому там выход. Идем туда.
Мы с мужем, поддерживая С. под мышки, потащили его прочь по красному коридору, уложенному мягкими звукоизоляционными коврами. За нами бежал А. Лины нигде не было видно – возможно, ее сожрали зомби-старушки.
– Какие-то катакомбы, – запричитала я. – Что нам делать?
– Все нормально, отсюда есть выход, – сказал А. – Главное, оказаться подальше от всех, кто его помнит. Тогда ему станет легче.
Мы втиснулись в туго шлепающий резиновыми створками лифт для обслуживающего персонала, А. забарабанил по всем кнопкам – только не лобби! подвал, нам нужен цокольный этаж! – и лифт послушно поехал вниз, как в кошмарном сне, где есть лишь движение вниз, и вниз, и вниз.
Цокольный этаж тоже состоял из трубчатых, ветвистых, как бронхи, металлических катакомб. Так или иначе, С. отдышался и шел уже более-менее самостоятельно.
– Просто нам нужно быть физически подальше от них, – объяснил А. – Тогда все нормально будет. Уф, вроде получилось. Господи, кто это придумал. Кому эта херня пришла в голову?
– Это мой интернациональный фан-клуб, – сказал С. – И Дженни.
– Who да фак из Дженни? – спросила я.
– Я с ней ужасно обошелся, – сказал С. – До сих пор не могу вспоминать. Я хотел загладить вину. Она любила меня больше всех. А я это не ценил. Мудак был. Теперь надо как-то реабилитироваться.
– Не смей, – сказал А. – Они тебя, может, уже один раз убили. Не дай им сделать это еще.
* * *
Мы выбежали на улицу. В морозном воздухе трещали, как льдинки, фонари. Верхняя одежда осталась в здании. Нужно было ловить такси, но мы понимали, что водителем такси окажется сразу всё, чего мы боимся, – и в этой ситуации коллективной паники лучше было бы ничего не ловить, а пойти к кому-нибудь из нас домой пешком. Умереть от холода после смерти в любом случае невозможно.
