Евдокии приходилось начинать как будто заново. По дороге в Н-ск Николай Васильевич просил ее не приближаться к профессионалам, не лезть в их разговоры и не пытаться умничать. «Твоя задача – женщины и дети, – предупреждал Шаповалов. – На своем поле я справлюсь без тебя, ты Дуся, – фактор дестабилизации, глаза и уши».
А оказалось, что язык и мозги! Евдокия уже понимала, что украсть дневники и убить Илью Муромца не мог один и тот же человек (если только это не Ираида Генриховна, бывшая в каждый из тех дней дома, но рассматривать чуть ли не девяностолетнюю бабушку с артритными пальцами как реальную убийцу – смешно до невозможности!). Наблюдая за тем, как переглядывались Муромцы, Евдокия пыталась вычислить – а не задействован ли здесь тандем? А не работает ли Доброжелатель с кем-то в паре?
Максим и Алла… Муж и жена. Они приехали в поселок практически в момент убийства Ильи Владимировича…
Нет. Не выходит. Когда пропали дневники, обоих не было в России.
Пару из Евгения и Терезы также можно исключить – дневники они могли стащить, но в день убийства пропадали в городе.
Тереза и Алла? Два брата объединились против отца? Деверь и невестка снюхались?!
Ох! Голову сломаешь!
Привирать и одновременно думать о делах было невероятно сложно. Но упустить момент, когда все Муромцевы собраны перед ее глазами в одном месте, значит струсить, еще и в драку не ввязавшись! Если в аду есть тонкий лед, то Евдокия на него ступила.
Причем выступала фигуристка Землероева не вполне успешно. Максим Ильич все больше хмурился, и Дуся подозревала, что не будь она его гостьей, не привези ее сюда друг Муромцевых, не взявший бы в разведку непроверенного человека, Ильич уже давно прицепился б к нестыковкам, нажал на сыщицу и расколол от головы до попы!
Но удержался. Пожалел. Поверил выбору военспеца, который не позвал бы на подмогу девицу с душком, сиречь с душонкой темной и изнаночной.
– Спасибо, Евдокия, – сказал Максим Ильич и встал с дивана, нашаривая в нагрудном кармане рубашки пачку сигарет. – Пойдем-ка, Женька, перекурим, потолкуем.
Два брата вышли. Вслед за ними потянулась и Алла. Евдокия сделала Паршину круглые глаза и мельком, но выразительно переметнула взгляд на Терезу: пора работать, шеф, момент удачный. Сергей как раз позвал Милену прогуляться по поселку до друзей. Евдокии показалось, что девушка с удовольствием поболтала б с гостьей, оказавшей крутой московской сыщицей, но Землероева устало прикрыла веки, и дочь таможенника потрусила вслед за братом на прогулку. Не стала приставать с расспросами к изнуренной гостье.
Как только брат и сестра вышли, Землероева «очнулась»:
– Тереза, простите, пожалуйста, не могли бы вы мне дать, гм, кое-что из женских штучек. Максим Ильич забыл прихватить мой чемодан.
Молодая женщина, только что собравшаяся вынести в кухню поднос с чайными чашками и коньячными бокалами, кивнула:
– Пойдем. Только посуду в машинку поставлю. Или… тебе срочно?
– Очень!
С посудой тут же вызвался разобраться любезный театральный критик.
Евдокия и Тереза прошли мимо перекуривавших на крыльце мужчин, Дуся направила на Паршина осторожный взгляд, просивший придержать Евгения как можно дольше. И поспешила за Терезой, грациозно скользившей по дорожке к семейному гнезду. По пути настраивалась быть жестокой.
Тереза провела гостью в многофункциональную ванную комнату, распахнула шкафчик, заполненный дамскими принадлежностями, проговорила:
– Выбирай.
Евдокия плотно закрыла за собой дверь, нажала на нее спиной и, мрачно глядя на повернувшуюся к ней женщину, сказала:
– Ну что, поговорим?
Красивое лицо жены таможенника вытянулось. В глазах мелькнул вопрос: «Что ты имеешь в виду, о чем нам разговаривать?!» – но быстро испарился.
У каждого в жизни случаются моменты понимания. Евдокия еще только говорила: «Поговорим о том как было весело париться в «Эдеме»?» – а Тереза уже сломлено искала, на что сесть.
Присела на захлопнутую крышку унитаза, сгорбилась и спрятала лицо в ладонях.
– Я знала… – донеслось до Дуси. – Знала, что когда-нибудь так и будет… что кто-нибудь придет и спросит… Я только один раз. Один раз сходила с девчонками на вызов! У меня мама заболела, денег нет, а сапоги прохудились…
Тереза рассказывала, как тяжело ей приходилось в институте, как она постоянно выкручивалась, добывая деньги – работая ночами, она не высыпалась, экзамены заваливала, потом пересдавала…
Четко глядя в макушку уничтожаемой женщины, не ведясь на жалость, Евдокия выбросила вопрос:
– Это ты украла дневники Ильи Владимировича?
Быть доброй – просто. Но при жизненно важных операциях, бывает, необходимо стать бездушной.
Тереза подняла к Евдокии лицо, по которому катились слезы. Дуся удержала взгляд безжалостным.
– Вы не понимаете… ты не понимаешь…
– Это ты украла дневники?! – с напором почти выкрикнула сыщица.
– Да. Я. – Тереза выпрямилась и стала походить на человека, решившего медленно, камень за камнем, снимать булыжники с души. – Мне приказали.
– Кто?
– Не знаю. Честное слово, не знаю! Мне пришло СМС на телефон…
Дуся перебила нерешительно мямлившую женщину:
– Что конкретно было там написано?
– Что конкретно… – Тереза собрала на лбу морщины, закусила уголок губы. – Там было так: «Свекор знает о твоем прошлом. Если хочешь сохранить все в тайне, забери последний из написанных дневников из его сейфа и положи в мусорный ящик у скамейки напротив чугунной бабы. Сообщение сотри. На выполнение – два дня». Кажется, так…
Сыщица попросила уточнить:
– Что за баба такая?
– А, – махнула ладонью Тереза. – Скульптура одна на берегу, тут поблизости. Мы все ее чугунной бабой зовем.
– Только вы? Или весь поселок?
– Весь поселок, – растерянно подтвердила женщина. – Да там вообще полгорода гуляет. По выходным, а в будни – пустота.
– Ты сказала, что тебе приказали украсть только один дневник. Так?
– Да.
– Но ты стащила тетрадки за шесть лет.
– Так я же шесть лет назад с Евгением встретилась! – Тереза прижала ладони к груди. – Я не доверяла анонимному сообщению, хотела проверить, знает ли Илья Владимирович о моем прошлом и…
– Понятно, – перебила Дуся. Времени на лишние объяснения не было. В любой момент в дом мог вернуться муж проказницы Фланель. – Ты подсмотрела, кто пришел за дневниками?
Тереза вжала голову в плечи.
– Ты что? Зачем же дергать Бога за усы.
«Разумно, но недальновидно», – подумала сыщица. Уж она бы трусить не стала, а пошла ва-банк! Человек, заказывающий пакость, и сам не безгрешен. Так что тут возможен разворот для торга.
