Квинталин без сил смотрел в огонь и думал о Валентине.
Карлик же сказал:
– Я знаю одно средство вернуть нашу потерю, но сперва нужно разведать, где здесь потоки вод.
Наутро они обошли округу и нашли ручей, протекающий перед селением пиктов. Между этим ручьем и селением уселся Квинталин. Он взял арфу и начал играть.
В его песне звучала неразделенная любовь к Валентине и печаль из-за ее утраты. Он пел о ее волосах и глазах, о ее прекрасных руках, на которых, подобно браслетам, сохранились следы от многолетнего ношения кандалов, он пел о ее ножках, которые бегали по мху и перепрыгивали через болотные лужицы, он пел о ее носе и подбородке, о левой ее брови и о правой, о гладком ее лбе и стройной шее.
Песня его звучала все громче, а струны рассыпали звуки по всем сторонам, как будто это были драгоценные камни или роса.
И вот отовсюду из селения к Квинталину побежали женщины.
Это были женщины пиктов – низкорослые, смуглые, сплошь покрытые бородавками, с низкими лбами и густыми черными косами. Изо всех сил семенили они на своих толстых коротеньких ножках, размахивая своими толстыми коротенькими ручками. И скоро уже Квинталин был облеплен ими с головы до ног: каждая норовила влепить ему поцелуй, каждая запускала ногти ему в волосы и под кожу, царапала щеку или лезла под рубаху. Квинталин растянулся лицом вниз, он дергал ногами, а пальцы его непрерывно перебирали струны. Женщин становилось все больше; к молодухам присоединились старые, а под конец с визгом и воплями кинулись к Квинталину девочки, чумазые да сопливые.
Карлик же сидел неподалеку, скрестив ноги, и ел яблоко.
И вот наконец из селения прибыли мужчины: впереди ступал старейшина в плаще из лохматых шкур и с толстым посохом в руке; с посоха свешивались разноцветные кисти. Следом за старейшиной шагали и остальные, вооруженные кто серпом, кто косой, а кто и коротким мечом. И у всех в левой руке был обеденный нож.
Грелант поднялся.
– Доброго вам дня, любезные пикты! – закричал карлик. – Приятно мне видеть людей одного со мною роста!
Старейшина остановился и стукнул посохом.
– Кто вы такие и что делаете в земле пиктов?
– Мое имя Грелант, а этот вот музыкант – Квинталин, – отвечал карлик. – Мы странники, а бежим от злобы верзил, подданных короля Финнлауга.
При имени Финнлауга лицо старейшины омрачилось: пикты не желали платить ему дань и время от времени жестоко воевали с людьми ирландского короля.
– Хотел бы я сказать, что мы рады недругам Финнлауга, да не могу, – объявил старейшина. – Ибо за столь короткое время сумели вы стать и моими врагами. Скажи мне, что твой товарищ делает с нашими женщинами? Да сперва подумай и дай мне правдивый ответ, потому что если твой ответ мне не понравится, мы вас убьем.
– В таком случае, старейшина, взгляни на происходящее открытым взором – и тогда ты поймешь: не мой товарищ сотворил нечто с вашими женщинами – напротив, это ваши женщины вот-вот сотворят нечто с моим товарищем. И я смиренно умоляю тебя избавить нас от напасти!
Квинталин закричал и заплакал от боли и от того, что ему трудно стало дышать; он был погребен под копошащимся слоем пиктских женщин: старухи тыкали в него ножами, молодухи истязали поцелуями, а девчонки скакали по нему тяжелыми пятками и вытирали об него свои мокрые носы.
– Все наше хозяйство встало оттого, что женщины покинули селение, – сказал старейшина. – Вот что я вижу моим ясным взором. Никто не доит коров, не пасет коз, не качает в люльках младенцев, так что те орут благим матом и выматывают из мужчин душу. Не жужжат прялки, не стучат ткацкие станки, свиньи не получают корм, сорняки растут на грядках и пожирают нашу репу.
– Плохи ваши дела, – согласился карлик.
– И всё потому, что женщины нашли себе другое занятие, – сказал старейшина.
– Прискорбно, – кивнул карлик.
– Ты знаешь, как остановить бедствие?
– Возможно, – сказал карлик.
Старейшина подошел к нему еще на два шага и тихо проговорил:
– Коли так, то умоляю: сделай это! Ведь иначе нам всем настанет конец.
– Мы обедали в таверне, – неспешно заговорил карлик, – и оставили на заднем дворе нашу телегу, на которой лежал некий груз.
– Не слыхал ни о какой телеге, – сказал старейшина. – Не знаю ни о каком грузе.
– Это весьма жаль, – вздохнул карлик. – Мы дорожили этим грузом.
Тут к Квинталину приблизилась совершенно дряхлая старуха. Она спешила изо всех сил и все-таки доползла только теперь.
– Мамаша! – закричал старейшина, оборачиваясь к ней. – Вы-то, мамаша, куда?
– К нему, – прошамкала старуха. – К нему, хорошему.
– Вам уж помирать скоро, – старейшина чуть не плакал. – Вы с печи семь лет не вставали, а тут вдруг вскочили, как молоденькая.
Старуха оттолкнула старейшину, который пытался было преградить ей путь, и поковыляла к Квинталину. Она села на траву и, склонив ухо, стала прислушиваться к арфе.
– Немало постыдного и горестного ожидает ваше селение, – предрек Грелант, – если мы не получим назад нашу телегу вместе с грузом.
– Уж не знаю, стоит ли отдавать вам добро, которое стояло на нашей земле, – сказал старейшина. – По нашим законам, все, что находится на нашей земле, – то наше. Так что мы и вас обоих можем обратить в своих рабов.
– А, – преспокойно ответствовал карлик, – это пожалуйста, с нашей великой охотой. Желаете, чтобы мы остались тут навечно?
Старейшина посмотрел в сторону Квинталина и покачал головой:
– Вы причинили немало хлопот, так что выбирайте – можете забрать груз, либо телегу.
– Если ты заметил, добрый пикт, груз привязан к телеге и составляет с нею единое целое, – сказал карлик. – Если груз отвязать от телеги, он превратится в нечто иное. А если телегу отвязать от груза, то она вообще утратит всякую ценность.
Квинталин тряхнул рукой с арфой и заиграл еще громче и мелодичнее.
– Ладно, – сдался старейшина. – Забирайте телегу с грузом и уходите из наших земель, чтоб и ноги вашей здесь не было.
– Желательно бы еще продуктов про запас, – сказал карлик. – Я-то могу жевать палки и камни, но вот мой товарищ нуждается в хлебе и мясе. И оба мы нуждаемся в пиве.
– Получите все, – обещал старейшина, – только пусть он прекратит наконец играть на этой ужасной арфе! У всех мужчин в нашем селении от нее болит голова, а два быка взбесились и разнесли сарай.
Квинталин остановил игру, и женщины осыпались с него, как жуки. Сперва спрыгнули девочки и убежали. Потом сползли старухи, слизывая кровь Квинталина со своих ножей. И наконец отлипли от него молодухи, и на губах у многих остались кусочки квинталиновой кожи, так крепко всасывались они в него поцелуями.
