Тогда Фае Гордый ударил Рыцаря Без Имени по левой руке, а Рыцарь Без Имени ударил Фае Гордого по правому боку. И так обменивались они ударами, то разъезжаясь, то снова съезжаясь, и вся земля вокруг была изрыта копытами их коней.
И в тот миг, когда луна поднялась над горизонтом, Рыцарь Без Имени ударил с такой силой, что рассек на Фае Гордом кольчугу, и кровь побежала по стали, еще чернее, чем ночная тьма. Фае Гордый закричал страшным голосом, как если бы кричал не человек, а дикий зверь, и упал с коня. А Рыцарь Без Имени соскочил со своего коня и наступил левой ногой Фае Гордому прямо на горло, а правой ногой он наступил ему на левую руку.
– Ничтожный колдун! – сказал Рыцарь Без Имени. – Отдай голову Славного Гавейна и покорись мне.
А Фае Гордый только плевался кровью и шипел под ногой Рыцаря Без Имени и извивался, точно гадюка.
Тогда Прокаженный Оруженосец отобрал у Фае Гордого меч, заставив того разжать пальцы, и выбросил в реку. Фае Гордый снова закричал, а после обмяк и прошептал:
– Клянусь верно служить тебе, Рыцарь Без Имени, покуда ты носишь это имя.
– Что ж, полагаю, это означает «навечно», – хладнокровно молвил Безымянный Рыцарь. – Ибо никакое другое имя я принимать не намерен.
С этими словами он взял кожаный кошель, разрезал тесемки и извлек голову Гавейна.
Луна уже стояла высоко, тучи, если они и пятнали небосвод, раздвинулись, и белый луч упал на реку и берег реки. Стало видно тело Гомере Безмерного – он свернул себе шею, когда свалился с коня, – и также голова Гавейна в руках Безымянного Рыцаря.
Долго созерцали эту голову Фае Гордый, Рыцарь Без Имени и Прокаженный Оруженосец.
Затем Рыцарь Без Имени произнес:
– Что-то не очень похожа эта голова на Славного Рыцаря Гавейна. Впрочем, я не уверен: ведь я не помню в точности, как выглядел Гавейн.
– Вот как? – удивился Прокаженный Оруженосец. – Разве вы не были дружны, когда сидели за Круглым Столом в королевском дворце в Камелоте?
– Не так чтобы очень, – ответил Безымянный Рыцарь. – Ведь Гавейн – племянник короля и лучший рыцарь за Круглым Столом, я же – самый обычный Безымянный Рыцарь, каких у его величества полным-полно на всех лесных дорогах зеленой Англии.
– Коли так, – сказал Фае Гордый, – то нам следует собрать все части тела Гавейна и приставить к ним голову, а потом порасспросить его самолично. Полагаю, он не станет таиться и открыто поведает о том, как обстоят у него дела.
– Вы действительно можете это сделать? – обрадовался Безымянный Рыцарь.
– Большинство рыцарей в состоянии убить и расчленить ближнего своего, – отвечал Фае Гордый, – но лишь Фае Гордый способен соединить то, что некогда разрубил на кусочки, хотя бы и мелкие, и вернуть этому жизнь. Поэтому он и именуется Гордым, а не как-нибудь еще.
– В таком случае, ты мог бы восстановить из мертвых и своего брата, – заметил Рыцарь Без Имени. – Хоть я не питаю никакой любви к Гомере Безмерному, но мне все-таки жаль, что он столь бесславно свернул себе шею.
– Я властен лишь над теми, кого убил собственноручно, – ответил Фае Гордый с печальным вздохом. – Поэтому Гомере Безмерного нам остается лишь похоронить. Так что пусть твой оруженосец выкопает ему могилу, мы же пока отдохнем и воздадим должное тем припасам, которые наверняка остались у тебя вон в той суме.
* * *
В Гостеприимной Часовне посреди Зеленого Леса горело девять свечей, и отшельник расхаживал, наступая на край своей непомерно длинной мантии, взад и вперед. Он размахивал рукавами, тряс бородой и выказывал недовольство разными другими способами.
– С тех пор, как меня снова начали называть Карликом Динасом, – пожаловался он Рыцарю Без Имени, – многое в моей жизни изменилось к худшему. Мало того, что я испытываю на себе многоразличные неудобства, о которых позабыл, пока был Гибельным Отшельником, – я еще и причиняю неприятности окружающим. Ибо Карлик Динас в силу своей былой профессии растянул себе мышцы и напряг сухожилия и вечно у него болели и ныли все косточки, особенно в дурную погоду, а у нас в Англии такая погода постоянно. Отшельник же, напротив, проводил жизнь степенную и никогда не стоял на голове и не болтал ногами по воздуху, словно взбивая тесто, и потому кости у него никогда не ныли. Гибельный Отшельник был человеком приветливым и добрым. Что до Динаса, то он вовсе был не человеком, а карликом, и характер у него был злобный. Не знаю, для чего кому-то вздумалось избавляться от кроткого и мудрого Гибельного Отшельника и заменять его вздорным и вечно хворым Карликом Динасом.
– Я возвращаю тебе твое имя Гибельного Отшельника, – сказал Рыцарь Без Имени. – Или, быть может, ты хотел бы принять еще какое-нибудь наименование? Скажи, и я выполню это. Ибо я обязан тебе многим, а буду обязан еще большим.
– Меня вполне устроит «Гибельный», – фыркнул Карлик Динас. – Не вздумай называть меня «Приветливым» или «Гостеприимным» – я так разозлюсь, что ты и костей не соберешь. Пока я все еще Карлик, учти, – я вполне на такое способен.
– Итак, возвращаю тебе твое славное имя Гибельного Отшельника! – громко воскликнул Рыцарь Без Имени. – Часовня же твоя отныне да именуется Уединенной! Первый же подсвечник да зовется отныне Дарующим Свет, второй – Источающим Свет, третий – Пылающий Светом…
– Остановись, прошу тебя! – вскричал Гибельный Отшельник. – Иначе ты можешь зайти слишком далеко. Давайте лучше посмотрим, как поживает наш мертвый Гавейн, собранный из кусочков.
Прокаженный Оруженосец, Фае Гордый и Рыцарь Без Имени вслед за Гибельным Отшельником вошли в часовню и стали любоваться рыцарем, возлежащим на алтаре в окружении подсвечников, три из которых получили имена, а остальные шесть так и трудились безымянными.
Левая нога Гавейна, в шелковом чулке, увитая жемчугами, слегка отвернулась от своей правой товарки, обутой в сапог, как будто стыдилась столь заурядного соседства. У правой руки был опечаленный вид – ей как будто предпочтительнее было находиться в серебряном ковчежце, в сладком плену влюбленной дамы, которая намеревалась лобызать ее трижды в год, на Пятидесятницу, Рождество и еще в Михайлов день. Левая же покоилась тихо, смиренно.
Туловище Гавейна было стройным в талии и широким в груди и плечах, и Рыцарь Без Имени невольно сравнивал его со своим, ибо полагал, что в талии он раздался чуть более, чем следовало.
Голова Гавейна со смятыми волосами, раскрытыми побелевшими глазами и сухими, черными губами, выглядела хуже всех остальных частей тела, ибо за ней никто не ухаживал и уж точно не собирался лобызать.
Фае Гордый подошел к Гавейну, поправил руки и ноги, приставил голову к телу и вскричал:
– Встань, поднимайся, ленивый рыцарь, покуда мы не назвали тебя трусом!
От такой угрозы Гавейн вздрогнул, зашевелился, повернул голову вправо и влево, затем приподнялся и поправил обеими руками левую ногу, которая лежала кривовато.
