– Что смогу? – жадно спрашивает Агата.
Ласка смотрит на нее с недоверием и оглядывается на двух маленьких мальчиков в черном, с ножами у поясов и хлыстами в руках, охраняющих дверь в залу.
– Ничего, – говорит Ласка, – ничего.
Сцена 11,
посвященная памяти святопреставившейся новомученицы, чье имя мы не можем называть, потому что она так просила. Она приняла судьбу своей святой, достойно делала то, что делала, с честью несла свою роль в команде и была праведным человеком. Мы помним, что обещали ей молиться всем святым за ее великий грех, о котором ничего не знаем
Маленькие, тоненькие ручки темноволосого мальчика лет тринадцати осторожно, но ловко и быстро подгибают подол надетого на Агату бархатного пунцового платья и втыкают в него одну булавку за другой. Еще одни детские ручки, дрожа от страха случайно уколоть Агату, крепят вокруг ее шеи роскошный широченный воротник, расшитый срезанными с рукавов Ласкиного платья золотыми бусинками. Девочка с пышными вьющимися волосами – младше Агаты на год или два, но такая худенькая, что на вид совсем малышка, – в испачканной клеем старой блузке и широких выцветших штанах, робко приближается к Агате с маской, обтянутой белым шелком. Агата стоит на высокой табуретке, и малышке приходится задрать голову, чтобы взглянуть Агате в глаза; от этого взгляда у Агаты сжимается сердце.
– Не будет ли Веселой Мистресс угодно примерить маску? Ради всех святых, простите, что от нее все еще пахнет клеем, но ее очень-очень надо примерить, чтобы я могла переделать ее, если Веселой Мистресс будет не совсем удобно…
Агате кажется, что она сейчас сгорит со стыда. Ей хочется закричать, что она никакая не «Веселая Мистресс», а просто Агата, такой же ребенок, как двадцать или даже больше детей, набитых, как селедки, в эту костюмерную, и что им совсем не надо лебезить перед ней, и что ей от этого очень плохо, и что это Ласка придумала для нее дурацкую роль, а ей только и надо, что подняться на пятый этаж. Но Агата закрывает глаза и делает глубокий вдох.
«Молчи, – говорит она себе. – Молчи. Ласка делает тебе одолжение, Ласка пытается спасти себя и тебя. Ты не можешь ее подвести. Молчи, молчи, молчи. Думай о маме и папе. И о том, что ты должна доказать Торсону, как отлично можешь справиться без него. Если они поймают тебя, если они и тебя засунут в какую-нибудь ужасную комнату с тридцатью детьми, ты останешься здесь навеки, ты пропадешь, пропадешь. Молчи, молчи, молчи».
Внезапно девочка с пышными волосами визжит так, что Агата в ужасе вскрикивает и чуть не падает с табуретки. Огромный пузатый человек в закрывающей пол-лица маске с длиннющим нависающим носом, в черном бархатном камзоле, продернутом толстыми золотыми цепями, и в торчащей сквозь разрезы камзола парчовой плотной рубашке, держит малышку за ухо, впившись в него длинными полированными ногтями.
– Отпустите ее! – кричит Агата, – Немедленно пустите ее!..
– Я ничего не сделала, Веселый Майстер Деррен! Я ничего не сделала! – рыдает малышка.
Внимательно посмотрев на Агату сквозь раскосые прорези маски, толстяк нехотя выпускает девочкино ухо. Ласка, успевшая вскочить со своего кресла в углу костюмерной и подбежать к Агате, теперь крепко держит ее за локоть и шепчет ей в ухо:
– Дыши. Просто дыши.
– Простите, мистресс Агата, – медленно и преувеличенно сладко говорит толстяк неожиданно высоким голоском, – я решил, что эта маленькая мерзавка вас расстроила.
– Вовсе… Вовсе нет, – говорит Агата как можно надменнее, – просто от здешней духоты у меня разболелась голова. Дай сюда маску! – велит она маленькой девочке и с ужасом понимает, что этот приказной тон дается ей очень легко.
Трясущаяся ручка протягивает ей маску. Завязок у маски пока нет, но она, обшитая изнутри белым сафьяном, мягкая и нежная, прекрасно прилегает к Агатиному лицу.
– Зеркало! – требует Агата.
Тоненькая ручка подает ей зеркало, и Агата в маске с каменными слезами очень нравится себе: она похожа на бедную святую Беренику после того, как у той разболелись все зубы.
– Как тебя зовут? – надменно спрашивает Агата маленькую девочку.
– Ни, – отвечает та.
Вся наигранная спесь тут же слетает с Агаты, и ей приходится сделать над собой огромное усилие, чтобы не передернуться: никогда еще человек не представлялся ей сразу же собственным именем. Ей так жалко малышку, как если бы та оказалась голой в целой толпе чужих людей. «Господи, – думает Агата, – что же с ними тут делают». Ласка крепко сжимает Агатин локоть. Тогда Агата глубоко вдыхает и спокойно говорит:
– Меня устраивает эта маска, Н… Ни. Ты можешь доделать ее, и поскорее.
С благодарностью Ни принимает маску у Агаты из рук.
– Две минуты, Веселая Мистресс, – говорит она с огромным облегчением. – Я только сделаю завязки и отдам ее вам.
Агата понимает, что если ее еще раз назовут «Веселой Мистресс», она взвоет.
– Долго вы еще будете возиться? – холодно спрашивает она темноволосого мальчика, подшивающего подол ее платья.
– Несколько минут, Веселая Мистресс, – говорит мальчик испуганно.
Тогда Агата быстро расстегивает платье и остается в шортах и футболке.
– Заканчивайте так, – говорит она, вырывает локоть из рук Ласки и начинает пробираться к Ни. Та в испуге шарахается, но Агата быстро оглядывается – старший костюмер Деррен далеко, крутит уши кому-то другому под вопли и визги, – и тихо спрашивает девочку:
– Как тебя зовут на самом деле?
– Ни, – удивленно отвечает та.
– Ох, – говорит Агата, – а как тебя звали раньше?
Личико девочки покрывается пятнистым румянцем.
– Не было никакого раньше, – чеканно отвечает она очень взрослым голосом.
– Послушай, – шепчет Агата, – их совсем мало, понимаешь? Я все знаю, у старого Лорио… Неважно, вас так много, и воины, и дети-танцоры, и вы тут, и у вас есть ножницы, и шила, а у детей-воинов полно оружия, и я не понимаю… Может, вы не знаете, как спуститься? Но я знаю! Я поднялась, и там можно спуститься, понимаешь? Я приду сюда… ну, например, когда все заснут. Ты просто скажи всем – там можно спуститься, когда напор ослабевает, – я, правда, не знаю, как без комбинезонов, но вы тут можете заранее сшить комбинезоны, и главное – не вдыхать, я потом объясню, – но можно спуститься! Ты же училась в колледжии, да? И тебя ждут мама и папа, они, наверное, с ума сходят, и…
– Мама и папа меня больше не любят, – говорит девочка все тем же чеканным голосом.
От этой поразительной фразы у Агаты перехватывает дух.
