– Ни на что я не намекаю! – сердится Найдёнов. – Вначале я думал, что вам нравятся мужчины помоложе.
– Мальчики.
– …Потому, когда звонил вам, сказал, что мне двадцать пять лет…
– Так это были вы! – От возмущения я вскакиваю, но он складывает ладони вместе в каком-то молитвенном жесте.
– Но я ведь в то время только что узнал, что благодаря вам врачи успели спасти моего отца…
– Вы по-прежнему ставите мне в особую заслугу то, что я позвонила в «Скорую помощь»? Сказали спасибо – и всё. А вы, как выясняется, развернули такую деятельность. Неужели до сего времени никто не оказывал вам самых обычных услуг? Просто так, безвозмездно!
– Вы так эмоциональны… Разве я вас чем-то обидел?
– Рассердили. Масштаб ваших действий не соответствовал значительности моего поступка. Подумаешь, позвонила. Словно это не долг любого нормального человека… И потом, я не люблю всякие там экивоки, поклоны, игры на дудочке и прочее… Так и кажется, что вы просто пользуетесь моментом…
– Игры на дудочке, – удивленно повторяет он. – Пользуюсь моментом… чтобы подобраться к вам поближе? Неужели мои братья по полу вас так достали?
В таком ракурсе своё отношение к мужчинам я ещё не рассматривала. Не достали, а просто… я им не верю. Та, самая первая, ещё юношеская ошибка до сих пор помнится, и именно ею я меряю все свои поступки.
– И вообще, чего вдруг вы мной заинтересовались? – небрежно спрашиваю я, заставляя себя успокоиться.
– Сначала я хотел просто вас поблагодарить. Но когда вы отказались встретиться, меня это…
– Задело!
– Можно сказать и так. Я спросил себя: что это за фифа такая?
– Странный вы человек. Я вас не только не видела, но и до сего времени не знала – какая же тут обида? И потом, вы же не киноактер, не секс-символ, как сейчас модно говорить.
– Хотите сказать, что как мужчина я не слишком привлекательный?
– Михаил Иванович!
– Вот видите, вы до сих пор зовете меня по имени-отчеству, хотя в такой неформальной обстановке мы могли бы вполне перейти на ты. И так ведёте себя не только вы. У меня есть зам, мы с ним одногодки, но в незнакомых компаниях его сразу начинают звать Димой, а меня непременно – Михаил Иванович.
– И вы не можете понять, в чём дело?
– Вот именно! – говорит он с обидой.
– В вас, батенька, – нарочно копирую я старого врача, – и только в вас! Люди чувствуют стену, которую вы сразу воздвигаете между ними и собой, и тоже напрягаются. Небось каждый думает: кто знает этого буку? Скажешь ему – Миша, а он и вскинется: какой я вам Миша!
– Вот, значит, как, – медленно тянет он, но видно, что в глазах его загораются искорки интереса.
– Думаю, ещё не всё потеряно, – киваю я, – небольшой сеанс релаксации, и дело сдвинется с мёртвой точки.
– Под вашим руководством?
– Можно и под моим.
– Сейчас?
– Нет, сначала попробуйте у меня выиграть.
– Ого! – говорит он с уважением.
– А то!
– Ставки растут!
– Что вы имеете в виду? Может, думаете, что релаксация – это синоним секса?
– Это вы так сказали.
– Вы страшный человек, Михаил Иванович! С вами надо держать ухо востро. Все ваши мысли – об одном…
Е-два, е-четыре.
В дверь стучат, и когда Найденов идет открывать, в номере появляется официант с тележкой, полной всяческих деликатесов.
– Нам нужна пища для ума, – говорит он, – потому и заказали сахар во всех видах.
Он сует в руки официанту купюру и приговаривает:
– Иди-иди, не видишь, Чапай думает!
Но при этом не спешит делать следующий ход, а спрашивает:
– Почистить тебе апельсин?
Значит, вот так резко Найденов решил перейти к неформальным отношениям без надоевшего выканья. Но пусть не думает, будто я забуду, что наши отношения клиента и телохранителя не станут претерпевать особых изменений. Впрочем, что это я зарекаюсь? Время покажет.
– Почисти. А ходить кто будет?
– Походи за меня. Всё равно куда.
– Предпочитаешь королевский гамбит?
– В моем доме попрошу не выражаться! – хохмит он. – Слушай, а почему мне никогда, и никто об этом не говорил?
Теперь уже он ходит сам. Мы быстро обмениваемся ходами, и я не успеваю мяукнуть, как мой работодатель загоняет меня в угол.
– О чём, об этом? Откуда дети берутся?
– Ванесса Михайловна, у вас все мысли – об одном.
Конечно, об одном: как освободить мне для манёвра ферзя, зажатого между пешками и двумя конями.
«Лошадью ходи», – говорю я себе, но и мой лошадь зажат между его пешками. Вот чего терпеть не могу, так это пешечных окончаний. Мне нужно широкое поле для деятельности. Мелкие уступки, жертвы пешек рассеивают моё внимание.
– Ладно, ничья! – восклицаю я, хотя мой король в двух шагах от мата. – Вовсе я не так хорошо играю, как делаю вид. А вы небось подумали, что перед вами гроссмейстер.
– На какую-то минуту подумал.
– Вот видите, а у вас всё наоборот.
– Опять не понял. Вы постоянно говорите загадками! – с нарочитой досадой произносит он.
– То есть у вас есть чем ходить и куда ходить, а вместо этого вы стоите и ждёте?
– Так что же это, мне надо хвастать, какой я необыкновенный, и умный, и богатый?
– Хвастать не хвастать, а намекнуть стоит, если девушка не в курсе. Сейчас они знаете, как на это ведутся? Только пальцем щелкните, и станут называть вас не только Мишей, но и зайчиком, и слоником, и рыбкой…
– Издеваетесь?
– Нет, всего лишь пытаюсь снять ваше напряжение. В чём вообще дело?
– В том, что я в себе не уверен…
– Вы… не уверены? – Я так удивлена, что даже короткий вопрос произношу в два приема.
Между тем совсем недавно, глядя на Найдёнова, на его безмятежное лицо, когда он бросал в прорезь автомата пятачки, я как раз думала о том, что никакие комплексы, подобные моим, ему неведомы. Он не знает, что такое голодать и не иметь возможности купить себе самое необходимое… Может, это он так шутит? Но нет, в его глазах нет и намёка на веселье.
– А в чем именно вы не уверены… в постели? – Последнее слово я произношу с трудом, но что ещё можно придумать?..
– Нет, конечно же, нет. Как вы думаете, меня можно полюбить просто так?
– А как ещё можно полюбить мужчину? – невольно фыркаю я. – Все остальные случаи к любви не относятся. Это всего лишь заинтересованность.
