– Я скажу, что вы у меня ее украли.
– А я скажу, что это неправда. Кому больше поверят? Мы с Иоландой знакомы много лет… И потом, что значит украл? Проник в ваши покои или взял с туалетного столика, куда вы положили украшение, раздеваясь?
– Вы негодяй! – бессильно выкрикнула Соня.
– Увы, – нарочито пригорюнился он, – что же делать, если женщина не оставляет мне никакого выбора?
Бедная княжна почувствовала, как к ее глазам подступают слезы. Что делать? В любом случае она знала, что добровольно ни за что к нему не придет.
Наверное, и Фуше об этом подумал.
– Герцогиня Иоланда говорила вам, что я хороший фехтовальщик? – поинтересовался он.
– Говорила, что один из лучших.
– Лучший, – поправил он, – как и положено Зевсу. И как верховный олимпиец, я покажу вам, на что я способен. Для начала снимем с вас это кружево. Р-раз!
Кружевная оборка взлетела и, точно подстреленная птица, медленно опустилась на пол. Соне показалось, что за спиной Фуше мелькнула какая-то тень.
– Теперь юбка. К сожалению, мне придется ее располосовать, все-таки шпага – это не пальцы мужчины…
– Перестаньте, прошу вас!
В голосе Сони зазвучала мольба.
– Только с одним условием. Спрашиваю вас в последний раз: согласны вы провести со мной ночь?
Княжна, не выдержав напряжения, зарыдала, но клинок Фуше неумолимо приближался к ней.
Вдруг Соня отчетливо увидела, как за спиной Фуше появилась мужская фигура, взметнулась вверх рука с каким-то явно тяжелым предметом, и Жозеф рухнул как подкошенный.
– Патрик! – с удивлением узнала Соня. – Как вы здесь оказались?
– Шел мимо, и мне показалось, что кто-то разговаривает с вами недопустимым тоном.
– Шли мимо? – не поверила Соня. – Но у двери стоят два гвардейца.
– Ее величество королева выдала мне особый пропуск…
Соня перебила его, на объяснения не было времени.
– Быстрее, – поторопила его Соня, – пока он не очнулся, у Фуше очень крепкая голова… И еще, прошу вас, возьмите у него колье и отдайте мне.
Патрик молча повиновался, обыскал Фуше, нашел украшение и отдал его княжне.
– Вы мой ангел-хранитель, – растроганно проговорила она, приподнялась на цыпочки и поцеловала Патрика в щеку.
Он, словно не веря случившемуся, коснулся рукой щеки.
– Патрик! – окликнула его княжна. – Что вы замерли, будто прежде вас никогда не целовала женщина!
– Такая красивая – никогда! – серьезно сказал он и посмотрел на нее так, что Соня смутилась.
– Чем вы его ударили? – чтобы скрыть смущение, спросила она.
– У окна на небольшом столике стояла мраморная статуэтка, – пояснил Патрик.
Соня оперлась на руку Патрика, и они вдвоем вышли из залы. У двери княжна задержалась и обратилась к гвардейцу:
– Альбер! Господину Фуше стало плохо. Если у вас нет с собой нюхательной соли, тогда, наверное, стоит вызвать лейб-медика…
– Ваше сиятельство хочет вернуться в танцевальный зал? – спросил Патрик.
– Нет, – качнула головой Соня, – мне нужно пройти во Французский сад, там у меня еще одна встреча.
Патрик было встрепенулся, но она движением руки остановила молодого человека:
– Думаю, от этого мужчины никакой опасности не исходит. Вы спокойно можете оставить меня с ним. Он очень воспитанный человек, и я совсем не нравлюсь ему как женщина.
Она взглянула в глаза гвардейца и уловила в них недоверие.
– Вы не верите, что я могу кому-то не нравиться? – пошутила Соня.
Но он без улыбки кивнул.
– Увы, это так! – невольно вздохнула она.
Тредиаковский уже ждал ее.
– Как, Софья Николаевна, вы пришли без шпаги? – глумливо осведомился он. – Вы передумали со мной драться?
– Я подумала, что у меня есть оружие посильнее шпаги.
– Имеете в виду свою несравненную красоту? Определенно в последнее время Григория будто подменили. Нет-нет да и переходит он на этот ернический тон, который Соня так ненавидит.
– Если вы не будете вести себя так, как подобает воспитанному человеку, я немедленно уйду! – строго сказала она и в душе подивилась тому, как непринужденно у нее это получилось.
Ее холодность произвела на Тредиаковского впечатление, подобное удару бича дрессировщика. Он словно очнулся от дурного сна, подобрался и виновато вымолвил:
– Простите, ваше сиятельство, я и сам не знаю, что со мной делается. Никогда прежде не было такого, чтобы один только вид женщины вызывал у меня желание говорить ей гадости…
– Вы хотите сказать, что мой вид внушает вам такие чувства? – неприятно поразилась Соня.
– Наоборот!.. То есть я хотел сказать, что вы живете в Версале, а это – самый развращенный двор в мире. Пусть говорят что хотят про короля Людовика и его благочестие, вся скверна к другим народам идет именно из этого места…
– Сейчас вы стали вещать, как религиозный фанатик, – вздохнула Соня. – Конечно, мы с вами были знакомы недолго, но и за то время, что я вас знала, вы изменились необыкновенно. Или же до этого вы притворялись и ныне я вижу ваше подлинное лицо?
– Понятно, как аукнется, так и откликнется! – Тредиаковский выдавил кривую улыбку. – А ведь еще совсем недавно вы даже соглашались работать под моим началом.
– Соглашалась. Но, оказывается, я плохо разбираюсь в людях. Мне всего лишь приснился сон о человеке благородном, полном всяческих достоинств, одно присутствие которого возвышает человеческое существо, будь то мужчина или женщина… Вам более нет нужды изменять себе настолько, чтобы, забываясь, говорить мне нелицеприятные вещи. Бог с вами! Отныне каждый из нас пойдет своей дорогой, и вскоре вы забудете о княжне Астаховой, как о досадной случайности. Прощайте!
Она повернулась и пошла прочь. Некоторое время Тредиаковский стоял, точно прикованный к месту, но потом метнулся вслед за Соней и в два прыжка настиг ее.
– Соня! Софья Николаевна! Господи, вот торопыга… Куда вы так бежите? Французы подумают, что я вас чем-то оскорбил…
– Они правильно подумают, – ответила на ходу Соня. – Вы просто невоспитанный грубиян, и я больше не желаю, чтобы со мной разговаривали в таком тоне, какой, кроме вас, себе никто не позволяет.
– Каюсь, грешен. Да погодите же вы! – Он схватил Соню за руку, но, взглянув в ее мигом построжевшее лицо, тут же отпустил. – Пожалуйста, княжна, выслушайте меня! Ну, хотите я стану перед вами на колени?
– Вы станете на колени?! Хотела бы я на такое посмотреть!.. То есть, конечно, становиться не надо, а то опять кто-нибудь скажет, что во всем виновато мое кокетство: свела с ума такого трезвомыслящего молодого человека. Ведь подобные поступки вам не свойственны.
