– Но я и сам не знаю, где! – поверив в серьезность угрозы русского, стал оправдываться Флоримон. – Я уже не рад, что с нею связался. Сколько мне приходилось сталкиваться с молодыми женщинами, ничего подобного не случалось. Все они меня боялись, все сидели тихо, как мыши, все ломались, едва я показывал им кнут, но ваша княжна… Ее невозможно удержать в руках!
– То есть как это? – переспросил барон.
– Дважды она уже сбегала от меня, дважды! А последний раз ей на помощь, кажется, пришло само провидение…
Он замолчал, видно, заново переживая происшедшее.
– Если подумать, то именно с её появлением у меня начались воистину чёрные дни. Меня стала преследовать полиция. Мой напарник меня обманул. Мой отец не захотел пускать меня в замок, в котором я жил с самого рождения! Подумать только, в течение месяца Флоримон-счастливчик превратился во Флоримона-неудачника! Будь проклят тот день, когда я впервые встретил вашу Софи и посчитал её легкой добычей!
– Тогда, может, тебе оставить её в покое? – насмешливо предложил Григорий.
– А заодно и огромное богатство, которое принадлежит мне по закону? – ехидно продолжил де Баррас. – Много лет я зарабатывал деньги в поте лица своего, в то время как в подвале родительского дома лежало несметное богатство! Теперь мой отец, дряхлый старик, привёл в дом жену, которая прежде была крепостной девкой. И она к тому же почти не говорит по-французски!
– Если и вправду богатство твоё – бери. Судя по всему, княжны сейчас нет в Дежансоне…
– Вот именно! Но, кроме неё, дорогу к сокровищам знает лишь отец, а он отказывается даже говорить со мной об этом!
– Но, наверное, он показал эту дорогу своей молодой жене? – предположил Тредиаковский. – Чего ты так ухватился за княжну?
Теперь барон де Кастр и Тредиаковский будто поменялись ролями. На этот раз всё больше молчал Себастьян, а вопросы задавал Григорий.
– Послушай, уж не влюбился ли ты в неё?
Лицо Флоримона исказилось от ярости, и он забормотал чуть ли не со слезами:
– В эту змею подколодную! Обманула меня, сказала, что покажет, что замуж пойдёт. Письмо украла. В окно выстрелила. Кареты меня лишила. Еле успел удрать!..
– Ладно, прости, это твоё дело. Не знаю, что там с тобой произошло, но неужели ты и вправду не представляешь, где Софья может быть?
– А чем я, по-вашему, занимался всё это время? И сколько денег потратил на то, чтобы узнать, чья карета проезжала тогда по той дороге? В какую сторону она направилась?
– Насколько я понимаю, – заметил Тредиаковский, – денег у тебя было столько, что на них можно было бы купить небольшой замок.
– Вот именно, – тяжело вздохнул Флоримон, – но я решил купить небольшой бриг. Как бы я ни ждал отцовского золота, а только надеяться лишь на него не могу себе позволить. Судно должен был купить мне мой приятель, а он, говорят, как в воду канул…
– Плач Синей Бороды по убиенным жёнам, – буркнул Себастьян. – Так тебе и надо! Погоди, бог воздаст тебе полной мерой за грехи твои!
– Подожди, барон, про грехи, – остановил его Тредиаковский. – Или ты забыл, что нам от него узнать нужно? И что вы таким образом выяснили, де Баррас?
– А узнал я, что их сиятельство княжна уехали в одной карете с герцогиней Иоландой де Полиньяк, близкой подругой королевы Марии-Антуанетты. И не куда-нибудь, а прямо в Версаль. В то время как я скитаюсь по дорогам, словно беглый каторжник, а по моему следу бежит свора легавых, эта мерзавка…
– Ты хочешь сказать, что Софья в Париже? – изумился Григорий. – Но этого не может быть!
– Отчего не может? Может! Разве вы не поняли? Она в Версале! Если она расскажет её величеству обо мне, Флоримону не останется места в собственной стране!
Неожиданно он горько заплакал, неуклюже вытирая мокрое лицо о воротник своей грязной рубашки, потому что мужчины по-прежнему держали его за руки.
– Неужели княжна довела до слез самого Меченого – грозу Марселя и Дежансона?! – проговорил словно в раздумье Тредиаковский. – Что-то всё же в этой девчонке, несомненно, есть!.. Недаром я согласился, чтобы она помогала мне в моих делах…
– В каких делах? – не понял барон де Кастр.
– Это неважно, – отмахнулся Григорий. – И отпусти ты несчастного Флоримона, судьба и так уже его наказала. Пусть теперь им ажаны занимаются! Нам с тобой некогда, мы завтра чуть свет отправляемся в Париж… Да, погоди-ка!
Он обернулся к Флоримону, который почти без сил привалился к каменной стене трактира.
– У тебя деньги-то есть?
– Откуда! – уныло отмахнулся тот.
– Вот тебе, – Тредиаковский сунул ему в руку три золотые монеты. – Сможешь получить наследство – отдашь!
– А доесть свой ужин я могу? – спросил Флоримон, сглатывая слюну.
Григорий, не выдержав, расхохотался: до чего же голодный мужчина жалок! Почти так же, как и загнанный.
– Доешь, мне-то что, ежели ты от погони оторвался.
Он вернулся в трактир и подошёл к столу одновременно с бароном. Разумовский терпеливо ждал их за столом.
– Сначала я вас развлекал, а теперь вы не поведаете ли мне, кто вы такие и что у вас за дела с подобными оборванцами?
Приятели переглянулись и расхохотались.
– Знали бы вы, граф, что это за оборванец! – проникновенно стал рассказывать барон. – Предводитель местных работорговцев. Умный и жестокий разбойник, который много лет водил за нос французских жандармов, и только, кажется, теперь они повисли у него на хвосте.
Он обратил взгляд на Тредиаковского.
– Это правда? – улыбнулся Разумовский.
– Так вот этот оборванец – не кто иной, как Флоримон де Баррас! – торжественно проговорил барон де Кастр, но, уловив досаду на лице товарища, сказал: – А довела его до такого жалкого состояния одна женщина. Аристократка и иностранка, которую он похитил в надежде дорого продать… Это ведь не секрет, не так ли, Грегор?
На этот раз барон громко рассмеялся.
– Не секрет, – медленно проговорил тот, соображая, как теперь отвечать на вопросы Разумовского так, чтобы он не догадался о совпадении их интересов.
Барон и Григорий переглянулись. Они оба ждали, что вот сейчас граф начнёт расспрашивать, тот ли это де Баррас, но в это время Разумовского опять окликнули с соседнего стола, он, извинившись, отошёл, и Григорий решил открыть барону карты. Вернее, их часть.
– Теперь понимаешь, Себастьян, почему я толкал тебя ногой под столом, когда ты чересчур разговорился? – сказал он. – Ты был прав в своих догадках. Я догадался обо всём несколько раньше лишь потому, что дольше знал мадемуазель Софи, а значит, и больше знал подробностей о её жизни. Дело в том, что я не стал ему рассказать о княжне потому, что она не хотела его больше видеть. Никогда…
