Он осёкся, пытаясь справиться с рыданиями, клокотавшими в его горле.
– Я не имел права подставлять её под удар… Но вот какие в этом деле странности. Ежели бы ты мне сказал про Флоримона, я бы, понятное дело, не стал связываться с Меченым, и судно с пленницами ушло бы в Турцию. Лови потом его в море! У нас, русских, в таком случае говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. Одно утешает: в ближайшее время вряд ли Флоримон куда-нибудь княжну продаст. Нет, сейчас она ему самому нужна. А в таком случае у меня есть время. Может, и совсем мало, но есть!
– У нас есть, – поправил его Себастьян. – Я тоже чувствую себя виноватым. Да что там, моя вина в её пропаже самая непосредственная. Каюсь, я не подумал в тот момент о ней. Близкая возможность спасти сестру, о которой я обещал матушке на смертном одре заботиться, как и должно любящему брату… Теперь же, пока мы не вызволим мадемуазель Софи, я не смогу жить спокойно… У тебя есть предположение, куда Флоримон – если ты уверен, что это именно он, – мог увезти княжну?
– Есть. Думаю, он везёт Софью в свой замок в Дежансоне.
– Значит, и мы поедем в Дежансон!
– Понятное дело. Я другого пути для себя не вижу. Флоримон мне не приятель, я с ним по кабакам не шатался, потому, встретив, поступлю с ним без всякого снисхождения. Он пожалеет о том, что стал на моем пути! И не дай бог, хоть один волосок упадет с головы княжны Софьи!
Он вздохнул поглубже, стараясь себя успокоить, и сказал барону:
– Говоришь, решил в Дежансон поехать вместе со мной? Не возражаю. Но перед дорогой хочу тебя предупредить: если в тебе есть сомнения, если ты хотел бы вернуться в свой замок и зажить прежней жизнью, то сделай это теперь же, я не буду осуждать тебя. Кроме того, кто знает, как наша поездка сложится. Твой бывший приятель занимается таким делом, в котором понятия жалость, честь, сострадание выбрасываются за ненадобностью. Потому Флоримон, загнанный в угол, может быть смертельно опасен.
– Я не стану обижаться на тебя, друг Грегор, – улыбнулся Себастьян, – хотя ты и усомнился в моей храбрости и решительности. Я последую за тобой, куда бы ты ни поехал. У немцев обычай есть – они в таких случаях пьют, как говорят, на Bruderschaft. Может, стоит и нам ему последовать и впредь считать себя друзьями, забыв о титулах и прочем.
– Знаю и я такой обычай, – кивнул Григорий.
Они поднялись, одновременно выпили, поцеловались и с этого момента обращались друг к другу на «ты», что прежде срывалось с их уст лишь в минуты напряжения.
А в это самое время та, о которой они горевали, как раз вывалилась из кареты Флоримона на землю с криком: «Помогите!»
По знаку дамы, к чьим ногам она так неожиданно упала, двое молодых мужчин в форме гвардейцев короля подняли Соню с земли, и один из них ловко перерезал её путы.
Софья поблагодарила свою избавительницу, склонившись перед нею в глубоком реверансе.
– Кто вы, дитя мое? – участливо спросила дама, по виду приближающаяся к сорока годам.
– Княжна Софья Астахова. Я из Петербурга.
– Но как вы оказались в столь ужасном положении?
Соня хотела указать на человека, который упорно пытался лишить её свободы и прилагал к тому немалые усилия. Но как раз в это время раздался чей-то крик и конский топот.
– Мадам! Мужчина из этой кареты украл вашу лошадь и ускакал! Прикажете догнать?
Странно, что спасительница Сони не выказала никакой спешки или даже обеспокоенности. Она обратила свой ясный взгляд на княжну и спросила:
– Дитя мое, вы знаете имя этого человека?
– Знаю, – сказала Соня. – Это мсье Флоримон де Баррас из Дежансона.
– Кажется, у него был кучер? – спросила красавица у офицера.
– Был, – подтвердил тот, – но пройдоха, видимо, под стать хозяину: почувствовал, что дело плохо, и скрылся под шумок.
– Не надо никакой погони, – между тем сказала гвардейцу женщина. – Дело идёт к вечеру, а нам в таком случае придётся ждать вашего нескорого возвращения. Им займётся королевская полиция. Я доложу о случившемся королеве. Возьмите лошадь из его упряжки, а карету де Баррас один из вас пусть доставит во дворец.
Офицер кинулся исполнять её приказание. Дама с интересом посмотрела на Соню.
– Представляю, как удивится моему рассказу её величество королева. Она любит, когда я рассказываю ей всяческие необыкновенные истории. Вы ведь поведаете мне, княжна, что с вами случилось?
– Вы хотите рассказать обо мне её величеству королеве? – растерянно спросила Соня. – Значит, вы свободно общаетесь с королевой Марией-Антуанеттой? Но тогда кто вы? Как я должна к вам обращаться?
– Зовите меня Иоланда, дитя моё. Я – герцогиня Иоланда де Полиньяк, гувернантка королевских детей.
Неизвестно почему Соню вдруг начала бить крупная дрожь. Она сцепила зубы, но и губы у неё всё равно дрожали. Герцогиня заметила это и ласково взяла её за руку.
– Вы перенервничали, Софи. Могу я вас так называть? Сейчас Мишель принесёт одеяло, а я дам вам глоток лекарства, которое у меня всегда с собой.
Один из гвардейцев подсадил Соню в карету, которая внутри оказалась обитой бархатом с золотым шитьем.
Соню завернули в невесомое – наверное, на лебяжьем пуху, – но удивительно теплое одеяло, а Иоланда заставила её сделать изрядный глоток из серебряной, отделанной драгоценными камнями фляжки. Напиток оказался очень крепким, Соня от неожиданности закашлялась.
– Ничего, это сейчас пройдёт, – улыбнулась её избавительница, – и вы сразу почувствуете себя лучше.
Крепкий напиток весело побежал по Сониным жилам, но вместо просветления, как она ожидала, княжна вдруг почувствовала в теле такую истому, что её сразу стало клонить в сон. Она попыталась бороться со своим странным состоянием, но герцогиня сочувственно кивнула ей, и Соня не заметила, как закрыла глаза и сладко заснула.
Глядя с улыбкой на успокоившееся наконец лицо Сони, герцогиня думала: «Бедная девочка, как видно, перенесла большое потрясение, так что самое лучшее лекарство для неё сейчас сон. Надо же, девушку везли в карете, связанную по рукам и ногам. В наше просвещенное время и такое варварство! Надеюсь, завтра перенесенные страдания больше не будут казаться ей такими уж страшными. И, надо думать, эта красавица позабавит нас какой-нибудь удивительной историей».
Соня проснулась в темноте и потому никак не могла понять, где она находится. Руки-ноги не связаны. Уж не стала ли она к этому привыкать! Итак, она одета в ночную сорочку – на ощупь всю в кружевах и наверняка дорогую.
Значит, знатная дама, герцогиня Иоланда де Полиньяк ей не приснилась? И сейчас Соня лежит в кровати, принадлежащей этой доброй отзывчивой женщине, которая поверила ей на слово – ведь у Сони не было с собой ни документов, ни денег… Ни вещей…
В тот момент она не подумала о том, что герцогине достаточно было одного взгляда на её бледно-зеленое платье, то самое дорогое, хотя и несколько помятое и запылённое…
