– Не разрешите ли мне ненадолго вас покинуть? Отчего‑то у меня кружится голова, и я хотела бы немного полежать.
– Конечно, Софи, ты так бледна, – заботливо сказал Шастейль.
Приподнялся было, чтобы сопроводить ее к себе, но Соня коснулась его плеча, усаживая обратно.
– Не надо, Мари меня проводит.
И, уходя, услышала, как Жан объясняет Пабло и его невесте:
– Слишком многое на бедняжку навалилось. Заботы по дому, не говоря уже о соотечественнике, которого мы освободили из рабства. Надо сказать, характера он оказался весьма противного, то ему не так да не этак, не мог взять в толк, что он в доме всего лишь гость…
Мари принесла ей кружку молока и медовые соты.
– Я подогрела молоко, – сказала она, – выпьете и уснете.
Соня к себе прислушалась: организм против молока с медом не возражал. Мари заботливо укрыла ее и осторожно притворила за собой дверь.
А Соня вопреки ее уверениям не спешила засыпать и вдруг совершенно отчетливо увидела… Долорес! Это что же, пока все сидели за столом, она оставила детей одних и сбежала, чтобы встретиться… со священником в черной сутане с большим серебряным крестом на груди? На тайного любовника он никак не походил.
Дальше происходило вообще невероятное.
– Наши соседи иностранцы, – говорила Долорес, и в ее устах это слово звучало как анафема.
– Дитя мое, – ответил тот приятным грудным голосом, – о них позаботятся их правители.
– Но они каждый день занимаются тем… А что, если они наводят порчу на жителей нашего города? – повысила голос кормилица Николо.
Соня от неожиданности развернувшейся перед нею картины даже перестала дышать, словно кто‑то мог ее дыхание услышать. Что она такое говорит?!
У княжны в голове не укладывалось, что эта женщина, которую она взяла к своему приемному сыну, устроила в самой лучшей комнате, старалась, чтобы она ела все самое лучшее, – эта женщина сейчас без зазрения совести ее же и предавала.
– Служители дьявола наносят вред честным людям независимо от того, иностранцы они или нет, – продолжала настаивать Долорес, и уже печать озабоченности легла на чело монаха, до того пребывавшего в сомнении.
Соня видела, как он постепенно проникается верой в слова прихожанки. Исполняется решимости собрать своих братьев и уничтожить гнездо еретиков, которые расположились, можно сказать, подле ворот святой церкви!
– Но ты вроде говорила, что эта иностранка взяла к себе в дом брошенного младенца.
– Вначале я тоже верила, что это благое дело. Но теперь думаю, не для своих ли черных месс ребенка приготовили? Разве не служители Сатаны приносят ему в жертву души невинных младенцев?
– О Господи! – вскричал ошеломленный падре. – Неужели ты допустил, чтобы эти грешники окопались так близко от святых мест, в самой Барселоне, близ чудотворного образа Богородицы?!
Соня вскочила с постели, в момент забыв обо всех своих хворях, и быстрым шагом направилась к детской. Она все еще думала, что на самом деле ничего подобного не происходит, а ей приснился такой вот сон наяву… Из‑за беременности. Ее организм готовится к роли матери, происходят в нем такие изменения…
Верная Мари, заслышав, что она вышла из комнаты, метнулась следом за госпожой.
«Вот сейчас, – мысленно говорила себе Соня, – я открою дверь детской комнаты, и выяснится, что Долорес сидит и качает кроватку Николо».
Ничего подобного. Младенцы спали, а кормилицы рядом не было.
– Знаешь, где она сейчас? – спросила у Мари Соня, не называя имени исчезнувшей женщины.
– Может, вышла на минутку?
– Вышла, но больше чем на минутку. Как раз в это самое время она в соборе на исповеди. Выдает нас отцам‑иезуитам.
– То есть как это выдает? – потемнела лицом Мари, или это свеча в ее руке бросала такой прихотливый отсвет. – Разве мы делаем что‑то плохое? Это из‑за того, что мы спрятали золото?
– Думаю, о золоте она ничего не знает. Хотя теперь ни в чем нельзя быть уверенными. Ты же говорила мне, что она подслушивает разговоры. Однажды мне даже показалось, что она видела наши с тобой занятия, но я убедила себя: показалось!
– Тогда в чем нас еще можно упрекнуть?
– Она сказала, будто мы служим Сатане, а Николо усыновили, чтобы принести его в жертву на черной мессе.
– Какая дрянь, оказывается, эта Долорес, – пробормотала Мари задумчиво. – А я в какой‑то момент ее пожалела. Решила: еще одна жертва мужского коварства. Как‑то мы с нею разговаривали, и Долорес жаловалась, что Бенито, занимая при своем хозяине такое высокое положение…
Господи, это у Бенито высокое положение? Мальчик на побегушках, который по возрасту давно не мальчик. Впрочем, девушке из села, наверное, казалось: должность, положение.
– …Пальцем о палец не ударил для того, чтобы заступиться за мать своего ребенка.
– Если она зла на Бенито, то при чем здесь мы?
– Скорее всего она зла на Пабло, – протянула Мари, – и думает, что вместе с нами достанется и ему… А Бенито. Бенито, оставшись без хозяина, будет свободен и женится на Долорес.
– А на вид трудно заподозрить в ней такое коварство, – проговорила Соня. – К сожалению, наша жизнь устроена так, что люди, подобные Долорес, не отвечают обычно за свои подлости.
– Нет, справедливость должна торжествовать! – как показалось, излишне страстно заявила Мари.
Странно, что она не спросила, откуда Соня обо всем этом знает. И сразу поверила в то, что сказала ей госпожа.
– Кстати, ты сама можешь спросить, что двигало нашей кормилицей, – сказала княжна. – Как раз сейчас, совершив свое предательство, она возвращается в наш дом как ни в чем не бывало. И думает, что будет жить в нем, пока за нами не придут.
Софья уже не видела, да и вряд ли захотела бы видеть, как возвращается в дом Долорес и как встречает ее Мари. Ударит, вцепится в волосы? А иначе как еще станут разбираться между собой женщины из простого народа? До того ли ей было сейчас?
Глава двадцать вторая
Соня заглянула в зал, где сидел Пабло со своей невестой, и с улыбкой на устах окликнула Жана, который для большей патетики своего повествования выпрямился во весь рост и теперь вещал что‑то с бокалом в руке.
– Не позволите ли мне ненадолго увести моего дорогого друга графа де Вассе‑Шастейль? Хозяйственные хлопоты.
– Тебе стало лучше, – понимающе кивнул он и, извинившись перед гостями, вышел к ней.
– У нас беда, – сказала ему Соня с места в карьер. – Наша кормилица донесла на нас.
– Ты имеешь в виду о золоте? Но разве она что‑то знает?
