Элмерик никогда не замечал за собой склонности к сглазу, поэтому даже помыслить не мог, что совсем скоро ему доведётся стать свидетелем довольно неловкой сцены. Но пока шумная толпа и весёлая музыка заставляли его всё сильнее грустить, сожалея о несбывшемся, а страдающее сердце молило об уединении. Он оставил плату на столе, встал и, стараясь не столкнуться ни с кем из танцующих, побрёл в дальние поля, пошатываясь и спотыкаясь на ходу. Очень скоро он вышел к излучине реки, укрытой ночным туманом. Сюда почти не доносились радостный смех, топот ног, звонкие песни и залихватские трели скрипок. Бард устроился в зарослях бузины и задрал голову вверх, глядя на частые осенние звёзды. В ушах шумело от выпитого, щёки горели, а ноги казались ватными. Будучи не в силах справиться с головокружением, он прилёг на влажную от росы траву, заложив руки за голову, и горько вздохнул.
Отчаяние захватило его целиком. Погружённый в свои невесёлые мысли, Элмерик не сразу заметил, что на берегу ещё кто-то есть. Там, где на песчаном мысе склонилась к воде огромная раскидистая сосна, стояли двое: мужчина и женщина. Они вели тихую беседу, явно не предназначенную для чужих ушей. По-хорошему, барду стоило бы встать и уйти, но это значило бы обнаружить своё присутствие. Чтобы избежать неловких объяснений, Элмерик счёл за лучшее затаиться и подождать, пока парочка, наговорившись, не покинет место своего уединения. Он честно старался не слушать, о чём болтают эти двое, но слова всё равно проникали в уши: их не могли заглушить ни звуки деревенского праздника, ни шум речной воды, ни громкий стук собственного сердца. Элмерик ещё больше смутился, когда узнал голоса. Обосновавшейся на берегу парочкой оказались Орсон и Келликейт, и беседа их была отнюдь не радостной.
– Ты очень хороший, – с сожалением проговорила девушка. – И ты мне нравишься, правда. Просто не так, как тебе хотелось бы.
– Это означает «н-нет»? – Орсон шумно выдохнул.
– Сердцу не прикажешь. Знаешь, а ты, наверное, сумасшедший. Ты ведь меня не знаешь совсем… Я преступница, Орсон. Убийца. Это-то ты хоть понимаешь?
– М-мне это не важно. – Гигант выпрямился во весь свой могучий рост, расправив плечи; Элмерик был почти уверен, что тот улыбается…
– Леди Глендауэр не может быть убийцей. – Келликейт отступила на шаг и оперлась спиной о ствол сосны, склонившейся над водой. – Я ценю твоё предложение, но не могу ответить на чувства.
Некоторое время они молчали, а потом Орсон тихо спросил:
– Мы в-ведь с-сможем остаться друзьями?
– О боги, ну конечно же! – Келликейт выдохнула с немалым облегчением. – Прости, я не хотела тебя обидеть.
– Я не обиделся. – Его голос предательски дрогнул, но сам великан даже не шелохнулся.
Его прямая спина и высоко поднятая голова заставили Элмерика припомнить гравюры с изображениями рыцарей былых времён, никогда не отступавших перед трудностями. Прежде Орсон не производил впечатления человека сильного не только телом, но и духом. Это было довольно неожиданно.
– И расстраивать тоже не хотела. – Девушка отломила веточку сосны и принялась отщипывать от неё иглы, будто бы не зная, чем занять руки. – Я правда хочу быть твоим другом, Орсон.
– Я рад. У м-меня м-мало друзей. – Элмерик ожидал услышать в этих словах скрытый упрёк, но его не было.
– Ты только не волнуйся. Когда ты спокоен, то заикаешься гораздо меньше, заметил?
– Я не в-волнуюсь. Это с-совсем другое.
Орсон подсадил её на одну из нижних веток сосны. Так ему не приходилось наклоняться, чтобы заглянуть в лицо своей спутницы.
– Уверена: ты обязательно встретишь девушку, которая оценит тебя по достоинству и полюбит. Знаешь, мне даже немного жаль, что это буду не я. – Келликейт уронила ветку в воду, и та уплыла вниз по течению. – Надеюсь, когда-нибудь мне доведётся потанцевать на твоей свадьбе.
– Т-ты любишь другого…
Это был даже не вопрос. Будто гигант вдруг всё понял и поделился печальным наблюдением. Элмерику показалось, что Келликейт кивнула, но он не был уверен: всё-таки у реки было довольно темно.
– Это тоже не важно.
– А он не любит т-тебя.
Келликейт надолго замолчала, словно решая, стоит ли делиться самым сокровенным. Когда Элмерик уже думал, что ответа не будет, она всё же заговорила:
– Достаточно того, что он спас мне жизнь, когда забрал с эшафота и привёл к Соколам. Мне хорошо на мельнице, несмотря на всё это. – Она звякнула цепью, сковывавшей запястья. – Здесь я встретила друзей. Тебя, например… И Мартина, конечно.
– Мартин и мой друг, – веско сказал Орсон. Удивительное дело, но, кажется, впервые на памяти Элмерика великан не заикался.
Келликейт взяла его огромную ладонь в свои руки:
– Он тоже добрый человек, – сказала она, – как и ты.
– Хочешь, я порву твою цепь? – с жаром предложил Орсон, склоняясь ниже. – Я сумею, я сильный!
Келликейт осторожно дотронулась до его головы, приглаживая непослушные соломенные волосы, и почти ласково проговорила:
– Мой друг, я уверена, что порвать эту цепь для тебя – пара пустяков. И если бы я действительно хотела её снять, то давно обратилась бы к тебе за помощью. Но я не хочу. Это моё наказание и искупление. Я ведь в самом деле виновата…
– Но к-как же так вышло? – Великан, который мгновением раньше стойко перенёс отказ, сейчас, судя по голосу, чуть не плакал. – К-как т-ты вообще могла к-кого-то убить?
– Ну вот, опять разволновался! Не надо. Я расскажу тебе одну сказку. Страшную. Хочешь?
Орсон кивнул, утерев нос рукавом. И Келликейт, собравшись с духом, начала свой рассказ…
Сказка, рассказанная Келликейт
Некогда жил на свете один знатный лорд, и было у него две дочери, обе прелестные и свежие, как лепестки роз. Старшая дочь была белокурой и белокожей – вся в красавицу-мать, рано покинувшую этот бренный мир. Младшая же родилась темноглазой и черноволосой. Злые языки порой судачили, что не родня она своему отцу, но это было не так. Немногие знали, что после смерти жены лорд долго не мог найти утешения и всё своё время посвящал охоте. Однажды в лесу он встретил прекрасную незнакомку, гулявшую в одиночестве, и сразу понял, что та не принадлежит к роду людей. Походка её была такой лёгкой, что под её ногами трава сразу же распрямлялась, а голос напоминал журчание лесного ручья. Всего трижды сошлись они под сенью древ и потом расстались навеки. А в начале следующей весны у ворот замка нашли люльку с маленькой девочкой, и лорд сразу догадался, в чём дело, потому что глазами она пошла в фейри-мать, а улыбкой – в человека-отца. Так и стал он воспитывать двух дочерей.
Сёстры были очень разными, но всё же сдружились. Они вместе играли в замковом саду, читали одни и те же сказки, учились по одним книгам, тайно убегали в леса вопреки строгим наказам взрослых, и даже детские мечты их были схожими. Куда бы ни шла первая, за ней устремлялась вторая. А если одна из сестёр оказывалась в чём-то виноватой, другая разделяла вину на двоих и принимала такое же наказание.
