– Привет. – Я сразу же поцеловал Карину и бросил свой взгляд на часы. – Я опоздал?
– Нет. – Она улыбнулась. – Это просто я пришла раньше.
– Я думал, девушки обычно опаздывают.
– Не все.
Я неуверенно потоптался на месте, пытаясь придумать, куда мы могли бы сейчас отправиться. В этот солнечный безоблачный день я бы с удовольствием пошёл и выпил хорошего, холодного пива. Ничего более приличного мне на ум не приходило. Но разве можно было так начинать знакомство с интеллектуальной и воспитанной девушкой? Карина спасла ситуацию, взяв инициативу в свои руки.
– На Крымском Валу открылась выставка графики. Может, сходим туда? – неуверенно спросила она, чувствуя, как я лихорадочно и бестолково пытаюсь сообразить, какую культурную точку столицы надо выбрать для посещения.
От метро «Кропоткинская», места нашей встречи, это было совсем недалеко, и мы отправились туда пешком. Карина взяла меня под руку. Как и любой другой мужчина, я шёл гордый и довольный тем обстоятельством, что рядом со мной идёт такая красивая девушка.
– Как твоя диссертация? – задала Карина, казалось бы, дежурный вопрос.
– Да ничего, продвигается, – вяло ответил я, лишний раз отметив про себя, что скоро любой невинный вопрос про диссертацию будет вызывать во мне острое чувство вины и раздражение на свою леность.
– Ты будешь кандидатом исторических наук?
– Да, но до этого и для этого надо ещё много что сделать. – Я усмехнулся, пытаясь придать нашему разговору шутейный тон. – Для начала надо написать хотя бы текст.
– Мне кажется, у тебя всё получится. Ведь это важно для тебя, – с самым серьёзным видом заметила Карина.
Я кивнул и улыбнулся. Я видел её глаза, добрые, благожелательные, открытые. Меня очень тронуло это абсолютно естественное и нелицемерное чувство сопереживания и обеспокоенности моей научной судьбой. Сам я довольно скептически относился к перспективам своей учёной карьеры, придавая всему, что связано с обучением и наукой, скорее аспект хобби, нежели практический характер. Наличие или отсутствие учёной степени вряд ли могло серьёзно повлиять на мою повседневную жизнь, работу, мои отношения с друзьями и коллегами. Все мои диссертационные хлопоты, а самое главное, их конечный результат так мало были связаны с реальной жизнью книготорговца Кондратьева, что любой искренний интерес к этой теме вызывал во мне чувство благодарности. Вдохновлённый этим обстоятельством, я всю дорогу рассказывал Карине о мировоззрении людей средневекового общества. Она внимательно слушала, задавая вовремя и к месту умные вопросы. Впервые я видел девушку, которая не только позволяла мне рассказывать себе о таких далёких и путаных материях, как миропонимание исторического человека, но и с интересом участвовала в диалоге. Я всё больше осознавал, что Карина особенная, её женская проницательность удачно сочеталась с логикой пытливого мышления, а её красота была неотделима от её глубокого, острого, но в то же время такого женского ума.
На выставке были представлены графические работы совсем незнакомых мне современных художников. Мы долго бродили по полупустым залам и разглядывали картины. У меня никогда не было особенного художественного чувства. Мне сложно было аргументировать, какая картина хорошая, а какая плохая. Просто мне что-то нравилось, а что-то нет, причём я никогда не мог ни эмоционально, ни разумно подкрепить свои предпочтения. Это нравится, а это нет – вот и всё тут.
Карина, показывая на какие-то картины, спрашивала моё мнение. Я поддакивал, многозначительно кивал, пытаясь имитировать некую заинтересованность. Карина лишь улыбалась в ответ, видя, как я, театрально сдвинув брови, разглядываю какую-нибудь картинку с зарисовками черноморского побережья. Увидев, как я очередной раз зевнул в кулак, она дипломатично заметила:
– Думаю, тут нет больше ничего интересного.
Мы уже шли к выходу, как вдруг она остановилась у одной работы. Небольшая картина, выполненная как зарисовка. Долина, покрытая редким лесом, а в центре на высоком скалистом холме полуразрушенный готический средневековый замок с высоким донжоном. Неприступные стены, как будто являвшиеся продолжением скал, были вырисованы с особой тщательностью, так же как и башня донжона, лишённая крыши, но сохранившая дотошно восстановленные на бумаге чёрные следы пожара. Художник, видимо, пытался с особой достоверностью восстановить вполне определённый образ исторически реального заброшенного жилища средневекового феодала – и это ему удалось. Профессионально выполненная работа на весьма распространённую тему вида средневековых замков. Ничего необычного. В плане тематики и исполнения картина была типична, если не сказать заурядна. Но что-то привлекло внимание Карины в ней. Она с явным любопытством разглядывала её, изучая детали. «Н.Румянцев. Замок» – было написано под рисунком.
– Красивый вид, – задумчиво сказала Карина, посмотрела на моё кислое лицо и решила: – Но, я вижу, нам пора.
Когда мы вышли на улицу, я сразу предложил зайти в ближайшее приличное кафе, которое знал. Искусство искусством, а подкрепиться никогда не помешает, подумал я, мудро рассудив, что нигде так успешно нельзя продолжить свидание, как в милом и уютном кафе.
Сразу заказал себе холодного пива. Я говорил о живописи. Рассуждать о прекрасном, потягивая прохладный живительный напиток, было куда приятнее, чем бегать по галереям, это прекрасное изучая. И хотя познания мои в художественном искусстве были более чем скромны, своими замечаниями на тему живописи я просто хотел заинтересовать свою королеву сегодняшнего дня. Карина увлечённо слушала меня. Её искренняя заинтересованность меня окрыляла, и я, вдохновлённый пониманием и расположением красивой девушки, готов был говорить и говорить, пытаясь произвести на неё впечатление.
– Иногда чёрно-белое графическое изображение несёт в себе куда больший заряд художественного смысла, нежели какая-нибудь акварель или масло, – говорил я, увлекаясь темой. – Бедность в цветовой гамме заставляет обращать больше внимания на технику исполнения и красоту линий. Чёрно-белая простота, оставляя в стороне цветовое восприятие, делает художественный образ более чётким и завершённым и концентрирует внимание на его основной идее. Мне кажется, графический рисунок в своём искусном и правильном исполнении есть искусство для разумного восприятия в отличие, скажем, от картины в цвете, дающей пищу художественному впечатлению. Чёрно-белая бедность выпукла, разумна и человечна, тогда как богатая палитра практична, чувственна и природна. В окружающей нас природе нет чёрно-белого противопоставления, там вообще нет, и не может быть цветового столкновения, природа живёт многообразием и богатством красок. Человек же пытается природное разнообразие заключить в рамки чёрно-белой дихотомии, разбавленной для жизненности непонятной и большой массой серого, – человеку так легче ориентироваться, так понятнее и проще. Этот разумный принцип используется везде – в познании, искусстве, морали.
Карина заинтересованно посмотрела на меня, как будто услышав то, что и ожидала услышать от меня.
