Как назло, в голову ничего подходящего не лезло. Да и какие у меня вообще были аргументы? Не хочется признавать, но ей мои проблемы сейчас до одного известного места. Тем более, что попытку воззвать к совести я уже один раз использовал, теперь нужно что-то посерьезнее. Но что?
Я напряг извилины так, что откликнулся кишечник. Пришлось сбавить обороты. Может использовать свой фирменный взгляд «котик из Шрека»? Я бросил короткий взгляд на шторку, за которой, судя по звукам, Лазутина пыталась отстирать испорченную одежду.
Не прокатит.
В лучшем случае недоуменно поднимет брови, намекая, что у меня симптомы нервного паралича. В худшем… про этот вариант думать не хотелось. Фантазия у девушки всегда была богатой.
Что еще?
Может заплакать? А что? В индийских фильмах, от которых лет десять назад моя мама впадала в экстаз, пересматривая оные раз по сто, такое прокатывало с успехом. Вдруг и мне повезет? Если надо, я и истерику устроить могу, с подвываниями.
Не, не, перебор. С истерикой.
Тогда точно к психиатру отправит.
Я попробовал пустить слезу. Не вышло. Попытался еще несколько раз. Эффекта, как ни старался, не было. Но сдаваться я не собирался! В конце концов, можно себе и пальцем в глаз ткнуть, там и слезы, и сопли, все будет. Нужно только рожу поартистичнее скорчить, и все! Дело в шляпе! Пьеса «Сердца у тебя нет, а я еще столько добрых дел не сделал» отыграна на ура!
Мышцы лица свело судорогой в попытке изобразить траур. Почему-то дернулся глаз, причем не у Лазутиной, а у меня. Странно. Жаль, зеркала нет, но думаю, что выражение получилось непередаваемое, должно пронять. Оставим его, сойдет. Теперь звуковое сопровождение…
Я всхлипнул. Точнее попытался, потому что получилось громко, хрипло и немного басом. Будто медведю посреди зевка дали неожиданный подсрачник. Не то.
Еще пара-тройка всхлипов и стало получаться намного лучше. Блин, а чего я в театральное не пошел? Такой талант пропадает!
– Баринов, ты там в порядке?
Голос Лазутиной заставил дернуться, и я чуть не свалился со стула, в последний момент успев широко расставить ноги в удивительной фигуре народного танца.
– Конечно, – пришлось кашлянуть, прочищая горло, – а что?
– Да показалось, что тебя тошнит, – отозвалась она, не прекращая плескаться, – если что, туалет прямо по коридору, предпоследняя дверь направо.
Похоже, с театральным я погорячился…
– Да не тошнит меня! – возмутился, едва не соскакивая с места.
– Да ладно, можешь не стесняться, многие боятся вида крови. Санузел у нас нормальный, не Лувр, конечно, но вполне приемлемо.
– Да не боюсь я ничего! – взвыл, сжимая кулаки. Вот так и старайся! И как ей такое только в голову пришло?! Вот же зараза! Причем глухая!
– Ага. Учти, если что убирать за собой будешь сам, даже если придется тебя запереть здесь до утра. Тут не универ, не прокатит, – и в тот момент, когда с моих губ почти сорвалось емкое ругательство, она выключила воду. Тишина на миг показалась почти оглушающей.
А через несколько секунд Лазутина вышла из-за шторки, мельком глянув на меня, и направилась к чайнику. А я с удивлением отметил, что фигура у девушки очень даже имеется. Костюм, в который она переоделась, сидел точно по фигуре, выгодно подчеркивая все выпуклости и изгибы. Белая куртка с кантом и кирпичного цвета легкие брюки притягивали взгляд к аккуратной небольшой груди, тонкой талии и стройным ногам, заставляя поражаться тому контрасту, который представляла собой Кобра все эти годы на учебе. А когда девушка отвернулась, доставая кружки с небольшой полки над микроволновкой, стало ясно, что и с этого ракурса вид тоже шикарный. Может ей и стоило слегка набрать вес, но и так все было более чем прилично. Привычный узел волос на затылке растрепался, и несколько рыжеватых прядей теперь обрамляли девичье лицо, игриво завиваясь на концах.
И какого черта тогда она ходит в тех жутких шмотках, которые даже самые отчаянные и неформальные неформалы, постеснялись бы надеть?
И лишь громкий стук кружек с кипятком заставил меня отвлечься от этой поразительной метаморфозы.
– Чай в пакетиках, кофе в банке, сахар в коробке. Угощайся, – она придвинула ко мне кружку, а затем встала и направилась к холодильнику, – вот, забыла. Молоко еще.
Передо мной в специальной подставке появилось молоко в неизвестном поллитровом пакете. Никогда эту марку не видел. О чем и сообщил девушке.
– По спецзаказу привозят в больницу. За вредность дают пакет каждому на смену, – объяснила она, а я тем временем задумчиво рассматривал кофе.
Нет, я не врал, когда говорил, что вполне могу выпить растворимый кофе. Конечно, могу. Только нормального качества, хотя бы рублей по пятьсот за банку. Но этот мелкодисперсный порошок отдаленно шоколадного цвета даже на кофе был не похож.
– Чего застыл? – недоуменно поинтересовалась Лазутина, наблюдая за моей игрой в гляделки с непонятным продуктом в банке.
– З-задумался, – выдавил я и мужественно зачерпнул ложкой порошок. Непонятный сорт кофе, неизвестное молоко… Оставшиеся полтора месяца гарантированной жизни вдруг показались очень привлекательными.
И только глядя на то, как девушка смело наводит себе эту бурду и пьет, довольно выдыхая, осмелился сделать первый глоток.
Не смертельно. Даже терпимо. Для редкостного гурмана.
– Ты хотел поговорить, – напомнила мне Янка после минутного обоюдного молчания.
– Да… – встрепенулся я, чуть не пролив содержимое кружки себе на колени, – я… в общем… хотел извиниться за вчерашний вечер.
Девушка молчала, изучая скудный пейзаж за окном, и я решил продолжить.
– Так вот, прости меня. У меня внезапно появились некоторые проблемы, – я чуть замялся, – и я был зол. Но не стоило вымещать все это на тебе. Ты была совершенно не при чем. Извини.
Лазутина медленно перевела задумчивый взгляд на меня.
– Хорошо, – спокойно кивнула она, – извинения приняты.
А я даже опешил. Что, так просто? Не надо было выдумывать и изощряться, а стоило только извиниться? Такого я точно не ожидал.
– Когда продолжим? – наконец-то напряжение отпустило, а легкая улыбка наползла на лицо, – можно завтра или в воскресенье, если ты не занята. Времени немного, поэтому стоит поторопиться…
– Никогда, – так же спокойно покачала головой девушка, обрывая меня на полуслове.
– Но почему? – изумился я в очередной раз, – ведь я же извинился? И ты меня простила? Разве не так?
– Так, – согласилась она, допивая свой псевдокофе, – но ничего не изменилось, Баринов. Я не хочу в этом больше участвовать. Извини, но тебе придется справляться дальше без меня.
Она взяла наши кружки и отправилась к раковине, а у меня натурально пропал дар речи. Как так то?
