Ни минуту замолчал. Стоял, смотрел на меня, надеялся наверное, что я передумаю, а потом сказал:
- Ладно, спи дома. Завтра я приеду за тобой в десять.
— Я никуда не пойду и завтра, — говорю чётко, чтобы он почувствовал моё упрямство.
И то, что здесь нет его власти, как есть она у него дома.
— Ты говорила, что любишь меня, это такая твоя любовь? — говорит, как ученицу отчитывает.
— Я не могу любить обманщика, — смотрю в глаза, пронзительно, бесстрашно.
— Я тебя не обманывал.
— Ну конечно, а женщина с ребенком в турецкой одежде — не твоя жена. Все, хватит, не хочу больше это слушать, — я повернулась и пошла в комнату.
Пока дошла, услышала, как захлопнулась дверь. И мама показалась на пороге моей комнаты.
— Эля, объясни, что здесь происходит? Какая женщина, какой ребёнок? — лицо её в крайней степени обеспокоенности.
— Его ребенок. И его жена! — сказала я и с размаху, сердито села на кровать.
Потом встала, прошла по комнате, села за стол. Нервно оттолкнула книгу.
Всё как-то плохо. Без объяснений. Почему он не кинулся доказывать? Стоит как истукан. Неужели ничего не может пробить этой его вечной холодности.
— Боже мой, — мама прижала руки груди. — Двоеженец. Тогда получается, ваш брак недействителен?
— Я уже ничего не понимаю, — раздражительно глянула на маму, — ничего.
— Ладно, давай так, завтра он приедет и пусть объясняет, — сказала мама.
— Завтра да? А как мне спать ночью? Что я должна теперь думать?
Утром я встала с тяжёлой головой, от бесконечного ворочанья и недосыпания, но зато с принятым решением.
Быстро собралась и вышла из дома. Уйду. Пусть стучит, звонит. Не хочу встречаться с ним сейчас. Пошла бродить по городу. Ходила по улицам, и снова смотрела на людей.
Жалела, что моя история оказалась такой печальной. Встретила человека, влюбилась, а он оказался обыкновенным мошенником. Который просто пользуется людьми. Как меня угораздило?
Телефона нет, никто не тревожит. Хотелось уйти от всего и от всех. Ни о чём не думать. Не вспоминать. Перечеркнуть нашу встречу, наши странные отношения и брак. Убрать всё это из жизни и представить, что не было этого. Никогда.
Домой я пришла около часа дня. Мама ещё не вернулась из школы.
Я вошла в квартиру, только успела разуться, звонок в дверь. Я вздрогнула. Когда рядом мама, я не боюсь. Но ее сейчас нет и я заволновалась.
Встала в прихожей, замерла. Селим подумает, что никого нет дома и уйдёт, но требовательный звонок повторился.
— Элиза, открой дверь, я знаю, ты меня слышишь.
Я замерла, словно мышь. Боюсь шелохнуться. Может удастся обмануть.
— Элиза, я видел как ты входила в подъезд. Открывай, — голос за дверью.
Я подошла вплотную к двери. Остановилась в нерешительности.
— Уходи Селим, я вызову полицию, — сказала и снова притихла. Жду.
— Давай поговорим.
— Ты не умеешь разговаривать, только берёшь то, что тебе нужно и всё. Ты не способен слушать.
Тишина. Он переваривает мои слова. Я прислушиваюсь.
— Пожалуйста, открой дверь, тут соседи всё слышат, — говорит медленно и не так строго как обычно.
— Открою, если ты не будешь распускать руки, — то ли спрашиваю, то ли утверждаю.
— Не буду. Обещаю.
По его тону почувствовала, что он не в той ситуации, чтобы кидаться на меня и требовать. На мгновение я остановилась, но потом шагнула и быстро открыла дверь.
Селим на пороге. Медленно вошел и толкнул дверь обратно. Она тихо захлопнулась.
— Послушаю, что ты скажешь, и уходи, сейчас мама придёт, — напустила серьезное, даже строгое выражение лица и по-деловому скрестила на груди руки.
Селим стоит передо мной, и я чувствую его власть, но ещё чувствую, что вот именно сейчас умею ей противостоять. Он не может приказать мне, не может взять и увести, ничего не может. Он бессилен. Только его вид может повлиять на меня, но не слова и не действия. Вижу, он это тоже понимает.
На губах его вдруг скользнула улыбка. Тонкая, редкая. Можно даже сказать — нереальная. Я не помню, когда видела его улыбку. Может на свадьбе или когда у него были гости. Но те все улыбки — не такие. Они были натянутыми неестественными, как будто отрепетированные.
А эта улыбка, словно из него самого, даже немного растерянная. Я могла бы сказать добрая, если бы видела Селима в первый раз и не знала бы, что он за человек. Странная, редчайшая улыбка на его лице.
— Я хочу, чтобы ты вернулась.
И голос его звучал не так. Не приказывал, не настаивал, не давил, не гипнотизировал. Мягкий, даже добрый.
Нет. Это наваждение. Мне просто кажется.
— Зачем мне это нужно? — спрашиваю и хочу получить исчерпывающий ответ.
— Ты моя жена и должна…
Слова перечеркивают то, чего достигла улыбка и голос.
— Ничего я не должна. Там твоя жена и она тебе должна подчиняться, но не я, — снова бунтую.
Он молчит. Не оправдывается, не объясняет.
— Зачем ты пришел? Это глупо, то что ты говоришь и требуешь от меня. Я вообще не обязана тебя сюда впускать. Если наш брак не действителен, как говорит та женщина, мы никто друг другу. Я тебе не жена, а ты мне не муж. Иди, разбирайся с настоящей женой.
— Наш брак действителен. Иначе нас бы не расписали, — начинает объяснять.
— Да, но откуда мне знать, что ты не женат на ком-то ещё в парочке стран. Это одна пришла, а может, есть ещё кто-то.
— Никого нет и она мне не жена, — повторяет в который раз.
— Ага, а — сын, значит — не сын.
Он, ещё спокойнее, чем был. Произносит без эмоций:
— Это — не мой ребёнок.
Разговор начинал заходить в тупик. Я обвиняю, он отнекивается, но не объясняет.
Страшно хотелось, чтобы он просто сел, всё объяснил и мы бы попробовали наши отношения с самого начала. Возможно, всё было бы иначе.