– Не стоит злиться на кошек. – Старая цветочница, сидевшая под мостом, первая, кого она встретила за долгое время, погрозила ей пальцем: – Злиться – это вообще не по правилам.
Женщина помассировала виски и с облегчением увидела, что рядом нет ни цветочницы, ни кошек, ни моста. Конечно, все это ей просто привиделось – теперь она видела только город, спокойно и дружелюбно разглядывающий ее своими глазастыми крышами, и слышала только тихий мелодичный колокольный звон.
Она медленно пошла вперед и вверх по тракту. Город больше не казался ей дачным участком – он был просто городом. А она была собой – так или иначе, и вдруг ей перестало быть страшно оттого, что она не помнит себя.
Стоит ли так уж жалеть, что не помнишь себя? Она вовсе не была в этом уверена. Почему-то она вдруг остро почувствовала, что еще совсем недавно была готова дорого заплатить за возможность хотя бы ненадолго побыть не собой. Возможно, она получила то, чего хотела. Возможно, она и сюда-то попала потому, что хотела получить именно это.
Она забрела в тихий двор. Дома здесь казались обыкновенными – может быть, потому, что спали. Их глаза были закрыты, сонно подрагивали веками без ресниц, и стены тихонько поднимались и опускались. В центре двора был старый каменный фонтан. Изо рта кролика, застывшего в прыжке, видимо, должна была бить струя, но фонтан пересох. Над ним склонилось одно-единственное дерево с голым серым стволом. Оно цвело крохотными желтыми цветочками, и вся поверхность двора, мощенная черно-белой плиткой, была усеяна ими. Казалось, само дерево выросло в этом дворе только что, потому что плитка рядом с ним была разломана, как будто, нетерпеливо стремясь ввысь, корни разбросали ее в разные стороны.
Женщина коснулась ствола, оказавшегося теплым и сухим, и в тот же миг из раскрытой пасти кролика в чашу фонтана полилась вода.
Она вдоволь напилась и наполнила флягу. Вода была со странным кисловатым привкусом, как будто в нее выжали лимон, но женщину это не тревожило.
«Попробуешь пищу в царстве эльфов, навсегда у них и останешься», – подумала она словами из старой детской сказки. Вдруг она вспомнила свое имя – Марна – и не ощутила ни облегчения, ни изумления. Только думать о себе стало удобнее… В остальном ничего не изменилось. Имя не имело значения – имели значение только путь и цель пути, а как раз это от нее пока ускользало.
Где-то вдалеке зазвенел колокол – громко, громче тех, что украшали деревья, и Марна посмотрела вверх. Далеко, на вершине одного из холмов, она увидела что-то яркое, увенчанное разноцветными флажками, плюмажами из перьев, сияющее в темноте, как маяк.
«Винтовая карусель», – подумала она, но эти слова ничего не значили. Некоторое время побродив по двору, наступая то только на белые, то только на черные плитки, она решила, что, раз уж помнит что-то о карусели, стоит пойти туда – никаких других ориентиров все равно пока не было.
Вода перестала бить из фонтана, едва она подумала об этом, и чаша тут же стала сухой, как камни в пустыне, – как будто в последний раз вода была здесь годы и годы назад.
Марна выбирала дороги, ведущие вверх, но, казалось, холм только удаляется, и тогда она начала, напротив, двигаться под гору. Как и по пути в город, этот способ сработал – карусель становилась ближе и ближе. Когда она только вошла в город, был темный, серый, но день. Теперь стремительно вечерело, и ночь опустилась на город, по ощущениям, за несколько минут.
Марна шла через торговые ряды, пахнущие специями и жареным мясом. В плошках, размещенных на шляпках огромных грибов, росших кругом по краям площадей, ровно горело что-то жидкое синим, зеленым, лиловым огнем.
Луна не показывалась, но, кажется, жителям города не нужно было много света, чтобы торговаться. Они покупали и продавали, спорили и переговаривались. Маринины глаза понемногу привыкли к здешнему мраку, и время от времени она видела местных – замечала то птичью лапу из-под плаща, то мерцание кошачьих зеленых глаз из-под капюшона, то смеющегося ребенка, то старика, тянущего заунывную песню, то неясную тень. В ближайшей к ней палатке продавались огни – желтые, оранжевые, алые, заточенные в плетеные клетки. Перед другой на жаровнях коптились мелкие хвостатые животные, похожие на крыс. Рассматривать подробнее Марне не хотелось, хотя желудок сжало болезненным спазмом от запаха жареного мяса. Желудку было все равно, кто именно завершил на вертеле свой жизненный путь.
Перед соседней палаткой в огромной бочке над темной поверхностью воды, выглядевшей густой, как желе, мелькнул огромный рыбий хвост, а сразу вслед за ним – бледная рука. Марна ускорила шаг. Палатка с книгами и свитками, с бутылочками, полными снадобий, порошков, зелий. Продавцы летучих рыб и птиц, заспиртованных черепов и золотых шаров, заводных кукол и глиняных дудочек, деревянных барабанов и трещоток, замков и ключей с причудливыми бородками, не подходящих к этим замкам, кактусов в горшочках и летучих мышей на насестах, разноцветных конфет и елочных шариков, булавок и пуговиц, лиловых овощей и кроваво-красных ягод… Марна шла быстро, откуда-то зная, что нельзя ни останавливаться, ни слушать зазывал, ни что-то покупать.
Винтовая карусель была теперь совсем близко, и в воздухе разлилась мелодия шарманки.
Машинально она нащупала в кармане елочные шарики на обрывке веревки – шершавые, чуть теплые, как будто кто-то долго держал их в руках и грел дыханием. Она достала их, поднесла ближе к лицу. Шариков было три: красный, зеленый, синий.
Марна была готова поклясться, что на подступах к городу их было только два. Синий и зеленый. Или красный и зеленый. Зеленый точно был в кармане… Или это был синий?
Она держала их осторожно. Шарики казались хрупкими, как будто их можно было раздавить неловким движением руки, как маленькие птичьи яйца. На мгновение Марну озарило: да ведь это и есть яйца, вовсе не елочные шарики, иначе почему они настолько теплые и что-то вибрирует внутри? Она подняла один из них, держа двумя пальцами, посмотрела на свет. Ей показалось, что внутри, скорчившись зародышем, парит кто-то крохотный, а потом ее толкнули в бок.
– Быстрее иди, – мимо нее, стремительно и размашисто шагая множеством длинных суставчатых ног, прошел пожилой мужчина, вытирая со лба пот. За плечами у него был рюкзак, бугрящийся шариками. – Карусель тут не будет целую вечность стоять. Не время их разглядывать.
Марна послушно прибавила шагу. Теперь шарики снова казались самыми обыкновенными. Три елочных шарика. Было девять, но теперь осталось только три, потому что один она отдала перевозчику, один съела тварь в Мунковых болотах, один она отдала Эдгару, один… Она остановилась как вкопанная.
Воспоминания мелькнули на мгновение и пропали. Марна больше не знала ни кто такой Эдгар, ни что случилось на болотах. Она помнила: шариков было девять, но ничего не знала о том, куда пропали остальные. Не щупая их беспрестанно в кармане, она не сказала бы точно даже, сколько их осталось сейчас.
Винтовая карусель стояла посреди большого парка, хотя еще недавно, поднимаясь по холму, Марна была готова поклясться, что он совершенно пуст – ни дерева, ни куста. Но теперь на холме был парк. Деревья тут и там украшали крохотные фонарики и разноцветные флажки. Время от времени она замечала краем глаза движение в листве, как будто там, суетясь, шепчась и хихикая, проходила крохотная и невидимая для нее жизнь. Каждый раз, оборачиваясь, она не видела никого – только раз в темноте кустов мелькнул чей-то белый хвост с кисточкой на конце.
