– Нет, мне просто захотелось узнать тебя получше. Где ты учишься? – начала я.
Секунду Гилмор молчал, но позже спокойно ответил:
– Я не учусь.
Понятно. Идём дальше.
– Работаешь?
– Нет, – отвечает он, а затем быстро добавляет: – но помогаю дяде с ремонтом машин. Если повезёт, часть выручки идёт ко мне в карман.
Брюнет явно что-то не договаривал, но мне не хотелось допрашивать его. Боюсь показаться назойливой, а парни этого не любят.
Казалось, что свидание идёт к провалу и я все испортила, как и обычно, но Сэм перевёл тему, видя моё поникшее лицо.
– Расскажи что-нибудь… из детства, – нежно попросил он. Его голос стал бодрее, как и он сам.
Подул холодный сухой ветер, растрепавший наши волосы. Мои глаза сузились, защищаясь от холодного потока воздуха, а голова повернулась в противоположную сторону от Сэма. У меня много историй из детства. Все хорошее осталось позади. Все плохое происходит сейчас. Именно в детстве все было замечательно. Самые ужасные проблемы, с которыми мы могли столкнуться были: детский сад, невкусная каша, молоко с пенкой и страшная миссис Норбери, работавшая уборщицей в детсаде. Наша воспитательница пугала нас байкой о том, что эта измученная на вид женщина – оборотень, который забирает к себе домой непослушных детишек. Мне даже жаль эту женщину. Она не заслуживала такой отрицательной популярности среди детей. Старушка казалась доброй и такой одинокой. Когда наступал тихий час, я вместо того, чтобы видеть сны думала об этой уборщице. Что с ней? Почему она такая вялая? У неё есть семья, дети? Но однажды, то, что я увидела, раздавило мое сердце на всю жизнь. Оказалось, что миссис Норбери мать нашей воспитательницы, которая не любила её, даже ненавидела. Как-то раз, когда я не могла заснуть на тихом часе, в мою маленькую голову пришла идея пойти поиграть в игрушки. Но вместо игрушек я увидела согнувшуюся на полу уборщицу, проливающую горькие слезы, она, задыхаясь, твердила под нос: «Прости, дочка, прости». Такая жгучая боль пронзила меня тогда, что я вспоминаю это и по сей день. Не знаю жива ли ещё Норбери, но надеюсь, что она счастлива. А нашу воспитательницу надо бы просто избить, чтобы та начала понимать, как важны мамы. Меня тошнит от неё! Придёт день, и она поймёт, как плохо обошлась с матерью.
Пронзительный взгляд парня вернул меня в реальность, и я очнулась от грустных воспоминаний.
– Однажды… мы с сестрой, её зовут Джини, гуляли по центральному парку Бервира… – я закрыла глаза, пытаясь вспомнить обломки того дня. —…И увидели слепого старика. Он был похож на бездомного, хотя так оно и было, наверное. У его ног лежала шапка с несколькими центами – старик просил милостыню. Потом пришёл охранник парка и начал кричать на слепого, что-то в этом роде: «Сколько раз говорил сюда не приходить! Проваливай отсюда!», не помню дословно. Мы с Джини решили помочь старику, и напали на охранника. Мы его кусали, били, толкали, – я засмеялась, увидев забавную картину в голове, – охранник на нас накричал и грозился вызвать полицию, но несмотря на наш возраст, а нам было лет восемь, мы сами вызвали полицию и пожаловались на этого пухлого человека в форме. Его оштрафовали, а нас похвалили. Слепой старик имел полное право там находиться, а этот болван просто был бессердечным козлом! Когда наши мамы увидели эту картину, улыбнулись и купили мороженое. Но мы его отдали старику. Помню… мороженое было шоколадным, с орешками сверху.
Мои ладони превратились в кулак, а к горлу подступил горький комок злости. Мне захотелось заплакать или закричать, или ударить кого-то. В целом, я сильно разозлилась.
– Я поражён… – брови Сэма поднялись вверх. – Ты борец за справедливость, Аманда.
– Это неправда, – перебила я того и медленно покачала головой, – я злая, необщительная, нервозная.
– Нет, Аманда. Это все последствия твоей болезни! Ты просто должна рассказать об этом родителям.
– Черт подери, Сэм, это не так просто, как кажется на первый взгляд! Я… я не хочу быть обузой для них, понимаешь?! Мне страшно, что они не выдержат того, что их дочь психически неадекватна! – я начала разводить перед собой руками и громко говорить.
По вискам начала бить кровь, отчего возникает ломанная боль в груди. К глазам подступила вода, но на этот раз я не смогла сдержать давление и сдалась. Увидев эту жалкую картину, Сэм обнял меня и принялся успокаивать, гладя тёплой ладонью мою спине. Его холодное тело слилось с моим. Рядом с ним мне хорошо. Я жадно прижимаюсь к нему ближе, стараясь спрятаться у его груди. В горле образовалась какая-то стенка, которая не позволяла что-либо говорить, будто у меня пропал голос, стало тяжело дышать. Глаза и нос быстро обрели розовый оттенок и стали похожи на фонарь. Ненавижу!..
– Я не буду на тебя давить, расскажешь, когда посчитаешь нужным. Главное, чтобы не было поздно… – сказал кареглазый парень.
Его голос звучал глухо от того, что он был уткнут в мои волосы, но это не помешало мне расслышать его слова.
– Спасибо, Сэм…
– Сэм Гилмор к вашим услугам, – со смешком произнёс тот и обнял сильнее.
Я откашлялась.
– Теперь расскажи ты мне что-нибудь…
Гилмор набрал в рот воздух, а затем протяжно выдохнул, продолжая играться моими каштановыми волосами. Мы сидим, обнявшись, наблюдая за суетой проходящей мимо нас. Господи, пусть это не заканчивается никогда.
– Я не такой борец за справедливость, как ты, Аманда. Я обычный парень без супергеройских способностей. Люблю английский футбол, до двенадцати лет занимался боксом, затем забросил…
– Почему? – подняла взгляд я.
– Травма головы, мама запретила мне посещать тренировки.
Внутри стало как-то не по себе, я поёжилась. Это было совсем неожиданно, но мои руки лишь крепче обняли парня, давая понять, что я рядом. Теперь мы есть друг у друга, а значит, все будет хорошо. Я верю в это… хочу верить.
– У тебя есть любимая книга? – спросила я.
Спустя мгновение, Сэм отвечает:
– Глупо разделять книги на «любимые» и «не любимые», просто есть книги, которые мы читаем и те, которые нам не суждено понять. Я, к примеру, симпатизирую Твену, но не понимаю Шекспира.
– Почему? – удивилась я.
– «Шекспир – самый известный из всех, никогда не существовавших людей».
Спустя некоторое время, мы вновь находились в движении. Дорога обратно ко мне домой казалась намного длиннее. Может, это от того, что я не хочу возвращаться назад в свою комнату и в повседневность? Людей стало намного меньше: только иногда встречалась шумная компания молодых людей, пьющих пиво из красных пластиковых стаканчиков и целующихся периодически. Рука Сэма болтается на моем плече. Мы весело смеёмся над его шутками, даже если они не смешные. В этот момент я вспомнила Джини и её парня Эвана, вспоминала его надоедливые шуточки, под которые без конца смеялась сестра, хваля остроумный юмор парня. Почти тоже самое происходит со мной, только шутки Сэма правда смешные.
