Задумавшись, он не услышал, как стукнула входная дверь. Дмитрий не терпел, когда двери скрипят, первым делом их подгонял и смазывал, так что они, бесшумные, порой его самого заставали врасплох.
Катерина, однако, услышала и в прихожую выскочила. Евдокия Петровна, действительно, помявшись, предложила:
– Если что, Катерина Остаповна, скажите, я задержусь… А так – всё на плите, приготовлено, укрыла как следует, разогревать не придется…
– Не беспокойтесь, идите, мужчин своих сама покормлю!
Домработница неслышно прикрыла за собой дверь. Павлик прижался к матери, помогавшей ему раздеваться.
– Папа дома! – утвердительно крикнул он, попутно пытаясь влезть в туфли отца.
– Ай донт ноу! – подняла брови Катерина: она старалась, чтобы дома Павлик говорил на каком-то иностранном языке – он успешно осваивал английский, французский, немецкий.
– Дэди из хоум? – покорно спросил сын, косясь на приоткрытую дверь: что же медлит его спаситель?!
– Дома! – закричал Дмитрий, появляясь в дверном проеме с игрушечной шашкой в руке.
– Мой бледнолицый брат! – торжествующе завопил Павлик и с разбегу прыгнул на руки отцу.
Катерина с сожалением вздохнула: какие уж тут занятия! К счастью, Евдокия Петровна вполне прилично владела французским, так что на долю матери приходились немецкий и английский.
Как не похож был сейчас Дмитрий Гапоненко на сурового, безжалостного атамана, каким знали его товарищи по Азову! Он ползал с сыном по ковру – своему пристрастию к коврам он не изменил и в Москве, – возил его на спине, гудел, хрюкал и ржал, в зависимости от того, какая роль ему отводилось.
Катерина не раз говорила, что по разговору между отцом и сыном ни за что не догадаешься, кто из них старше.
В вопросах воспитания Павлика и вообще в домашнем режиме главной была Катерина. Любящий отец оказался своему сыну негодным воспитателем: он жалел его так, как никого не жалел в жизни. У него даже сердце щемило, когда сын, отказываясь идти спать, начинал хлюпать носом. Но с матерью спорить было бесполезно, а Дмитрий робко пытался защитить любимца.
– Катюша, он же ещё маленький!
– Маленький, а ревёт как большой… Ви шпэт ист эс?
– Эс ист нойн ур, – буркнул Павлик. И побрёл в ванную комнату чистить зубы и умываться перед сном
– Я тебе такую сказку сегодня расскажу! – пообещал ему Дмитрий
– Правда? – глаза мальчонки заблестели от радости, и он помчался в ванную вприпрыжку.
Разрешение на сказку перед сном было небольшой уступкой Катерины. Ей и самой хотелось приласкать сына, расцеловать, побаловать, но она считала, что такое изнеженное воспитание окажет ему в предстоящем суровом будущем плохую службу. Неженка и маменькин сынок будет страдать больше других. Катерина даже подумывала о том, не записать ли сына в кружок фехтования при цирке – она прочла на столбе объявление. Кружок – вот она, примета новой жизни! – вела женщина…
Дмитрий Гапоненко сидел в кабинете и листал документы ещё "вэчэковских" дел. Для начала в первый день работы ему предложили ознакомиться с архивами…
"Серьезные товарищи здесь работают, – думал Дмитрий, читая скупые строчки протоколов. – Я и раньше не считал их мягкотелыми, а теперь лишний раз убеждаюсь: большевик – не звание, – состояние души… А я – шмель в их паутине, тот самый, погибель для паука, шмель, прикинувшийся мухой…"
Гапоненко уже три года был членом коммунистической партии, но внутренне никак не отождествлял себя с большевиками.
"А вот и наш героический Яков Христофорович! За один день отрядами ВЧК прихлопнул восемнадцать центров анархистов! Уж очень они большевикам досаждали: то разбой мирным гражданам учинят, то машину у американского посланника сопрут, а то кричат на всех углах, что большевики предали революцию. Так что ВЧК одним махом и порядок навела, и товарищей от целой противоборствующей партии избавила. Правда, Москву просто кровью залили, но товарищ Петерс так объяснял желающим знать: некогда большевикам производить судебное следствие и вообще ставить – как пьесу в театре – всю комедию законного судопроизводства! Слишком много врагов у Советской власти, и лучше их приканчивать на месте!"
Чета Гапоненко среди своих знакомых считалась идеальной. Никто никогда не слышал, чтобы они кричали друг на друга или высказывали несогласие поведением своей половины. Оба ровные в обращении, оба вежливые: настоящие представители новой советской интеллигенции, хотя и вышедшие из самых низов. Катерина с Дмитрием и сами верили в то, что семья их – лучше быть не может, и ошибочно полагали оба, что каждый из них не имеет секретов от другого. Да к тому и поводов не было вроде… Дмитрий с работы всегда спешил домой, с крайней неохотой ходил в гости. Только однажды, ещё четыре года назад, он уезжал куда-то, ничего ей не объяснив. Вернулся оттуда мрачнее тучи. Катерина догадалась, что это как-то связано с его пропавшей "артелью", возглавлял которую лучший друг Дмитрия – Батя. Он мечтал найти путь к сокровищам солнцепоклонников. Бог с ним, Батей, этим пиратом-идеалистом! Но с ним кроме двух чужих Катерине людей пропал и её названый брат Алька, тринадцатилетний подросток. Если сейчас он жив, ему уже восемнадцать.
Спокойствие Катерины, её удивительная работоспособность, так восхищавшие её мужа, были не чем иным, как бронёй, в которую она сама себя заковала. Работала до одурения, чтобы не иметь времени думать о прошлом, а холодная ровность в обращении с окружающими создавала невидимую преграду для желающих сойтись с нею поближе и узнать: о чём это она там думает?!
Вдруг среди дня Катерина поняла, что не дает ей покоя с самого утра сообщенная Дмитрием новость: он видел Флинта! Но если Флинт жив, значит, он знает, что случилось с Ольгой? Довез ли он её до Турции? Как вернулся обратно, если лодка погибла? Господи, почему же это она сразу не сообразила?!
Как назло, именно сегодня у неё было много работы: вначале она сопровождала в медицинский институт группу берлинских медиков. Диалоги переводила машинально, это у неё постепенно выработалось: реплика – перевод, реплика – перевод. Будто кто-то другой за неё перекладывал немецкие фразы на русские и обратно. Катерина так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как из толпы студентов старшего курса в её лицо изумленно всматривался красивый черноглазый и чернобровый хлопец…
Делегацию перехватил один из профессоров-медиков, учившийся в Берлине и в совершенстве владевший немецким. Он пообещал Катерине сопроводить иностранных коллег до гостиницы. Но только Катерина вернулась в Наркоминдел, как её затребовал к себе в кабинет сам Чичерин. На прием к нему прибыли два английских дипломата, так что Катерина опять оказалась занятой…
Как только выдалась свободная минутка, она сразу стала звонить в ОГПУ. Дмитрий работал там первый день, его ещё никто не знал, а Катерина не смогла назвать даже отдел, в котором муж работал. Ее расспросы и ответы невпопад так насторожили дежурного, что он стал допытываться, откуда Катерина звонит…
