– Это Гнедок – на нём Гриша поедет. Конь молодой, выносливый и такой добрый: ему разочек сахару принесёшь – никогда не забудет. А уж ходкий какой! Если куда верхом надо поехать, да побыстрее, – всегда его берём… Кобыла Мушка… Ох, и кусачая, зараза! Чуть что не по ней – зубами. А уж хитрая! Гришку попробовала куснуть – он её плеткой отходил. И что ты думаешь? С ним – как шелковая стала! Только что по земле не стелется. Мне её жалко бить, она и пользуется. Всё время с синяками хожу: то плечо, то рука…
– Ничего, – похлопал лошадь по холке Ян – Мушка было рванула мордой, но парень задержал на спине руку, и лошадь испуганно отступила. – Мы её приучим: будет знать, как хозяйку обижать!.. А это что за красавец?
– Это – Чалый, – погрустнела Олеся. – Он у нас первогодок, какой-то редкой породы. Гришкина мечта – коней разводить. Вот и привёз! Только когда ему? Так и стоит породистое животное, и некому им заняться…
– Ничего, что-нибудь придумаем, – обнял её Ян.
– Гришку мне жалко, – вздохнула Олеся. – Бродит по свету, как неприкаянный! Я-то ему помогаю, чем могу, мать меня уговаривала в Италии вместе с нею остаться, но я не согласилась: как же, любимый братик без женского глазу останется! Он всё-таки иной раз меня слушает, из-за меня и рисковать лишний раз боится – кто без него за маленькой сестричкой присмотрит?! Только, как бы я его ни любила, а старой девой ради Гриши остаться не хочу. Мне нужна семья, детишки… Разве бог не для того женщину создал? Да и брату бы семья не помешала. Что он сейчас – перекати-поле!.. Давай я тебе лучше свою корову – Зорьку покажу. Пока я её доить научилась, столько молока разлила! А уж наревелась, что она меня признавать не хочет… Зато теперь мы с Зорькой – лучшие друзья!
Она закрыла двери конюшни.
– Подожди, а как же… Гнедка запрягать?
– Сам запряжёт! – махнула рукой Олеся. – Это братик все шутки шутит.
Когда молодые люди вернулись наконец к дому, там уже всё было готово: стояла запряженная повозка-бричка, как пояснила Олеся. Колеса её были обиты резиной, а над сиденьем возчика и того, кто сядет рядом, красовался навес из толстой грубой материи.
– Тент, – опять шепнула Олеся, – это всё Андрюхины выдумки, он такое в Париже видел.
Янек благодарно взглянул на неё: эта девушка ни разу не поставила его в глупое положение, а ведь он так мало знает. Но здесь, на хуторе, Ян постоянно чувствовал её ненавязчивое присутствие, её объяснения были всегда кстати. Олеся учила его незаметно и понимала с полуслова. Он всё больше начинал ценить свою будущую жену и склоняться к мысли, что Олеся счастливый подарок судьбы…
– Часа через четыре буду, готовьтесь, – распорядился Григорий и бросил насмешливо сестре: – Леська, жениха-то причесать не забудь! Вон солома в голове, да и сама юбку отряхни!
– Ах, ты, охальник! – возмутилась Олеся и взмахнула хворостиной, которой отгоняла мух от Зорьки.
Григорий ловко увернулся и прыгнул в бричку.
Гнедок с ходу взял рысью, и повозка легко покатилась по дороге.
– Мы вчера в станицу заезжали, – нарушил молчание Андрей. – Светлана к тебе собирается: соскучилась, говорит, да и по хозяйству тебе нужно помочь. Отец её не возражал: подруга она подругой, а батя её уж больно нам задолжал!
– У них десять человек детей!
– Знаем. Потому его и не торопим. Но мы и сами – не Ротшильды, чтобы кормить его детей, которых он без устали строгает!
– Говоришь, Григорий Светку привезёт? – равнодушно спросила Олеся.
– Привезёт, – Андрей удивленно посмотрел на девушку. – Что-то ты будто не рада…
Олеся пожала плечами. Она не хотела признаться себе, что, вдруг представив себе подругу, вспомнила, какая она красавица. Как рассыпается по её плечам целый водопад рыжих пушистых волос, едва прихваченных лентой! Мать ругает её за это, но Светка уверяет всех, будто волосы никак не хотят лежать в косе, вот и распускает – мужиков дразнит. Волосы у неё действительно редкого оттенка, с медным отливом, блестят на солнце… И глаза зеленые, кошачьи, так и горят! И смотрит Светка на людей, не пряча взгляда, как другие девушки; даже опытные мужчины от такого взгляда смущаются и глаза отводят. Разве сможет устоять перед этой бестией Янек?
Олеся поймала себя на этой мысли и ужаснулась: она ревнует к Яну свою единственную подругу! Которую он даже не видел! От смущения у девушки слезы навернулись на глаза. Андрей, внимательно наблюдавший за ней, сразу всё понял: их девочка выросла! Влюбилась. И уже мучается, как настоящая женщина! Он деловито сказал, чтобы отвлечь её от глупых размышлений:
– Вот что, Леся, давай мы тебя командиром выберем? Будешь распоряжаться, что нам делать?
Посмотрел на Яна – тот ничего не заметил. Продолжал жадно осматриваться вокруг, всё ещё не веря, что это ему не снится.
– Тогда слушайте меня, – Олеся уже справилась с собой, для слабости не было времени, и потребовала: – Плетень наконец почините: я-то дыру как могла закрыла, да что для свиней какие-то палки!
– Что ты так носишься с этим плетнем? – недовольно пробурчал Андрей.
– Еще один! – подбоченилась Олеся. – И оба на язык бойкие, руки бы такими были!.. Раз командиром выбрали, подчиняйтесь, а то ведь я не посмотрю, что здоровые мужики, плетка в конюшне висит…
Андрей расхохотался, Ян недоуменно посмотрел на него: чуть что – и хохочет. Он всегда считал, что смешливость больше к лицу девушкам, но никак не мужчинам на четвертом десятке… А Олеся между тем продолжала:
– Плетень почините, возьмёте Мушку, косилку – и на дальний луг закончить люцерну!
– Там уже косить немного осталось…
– Да, и Чалого с собой возьмите. Совсем застоялся жеребец! Я – в лес, ненадолго, опят на жарёху наберу… И не забудьте, – крикнула она им вслед, – что вы на свадьбу приглашены!
Дыра в плетне оказалась-таки приличной… Андрей повёл Яна в сарай там лежали заготовленные с осени жерди – и попутно объяснял, где какой инструмент лежит.
– Ты, дядька Андрей, так всё показываешь, словно вот сейчас на коня сядешь и уедешь.
– Не сейчас, конечно. Ночь переночуем. За свадебным столом посидим. "Горько" покричим, на счастье молодых полюбуемся, а уж утром – в путь-дорогу!
Он грустно улыбнулся. Яну это показалось странным.
– Дядька Андрей, а ты сам, случайно, того… не любишь её?
Тот взглянул на хлопца как на несмышленыша.
– Любишь!.. Люблю. Только не так, как ты своим глупым умом напридумывал! Она же на моих руках выросла! Я её и люблю, как родную дочь… Впервые-то Олесю я увидел, когда мне только восемнадцать лет стукнуло. А твоей невесте – четыре… Григорий её тогда в Россию привёз. И вот помню, как сейчас: спрашиваю у этой крохи с огромными синими глазами: "Лесинька, тебе здесь нравится?" А она улыбнулась и отвечает: "Тутто бене!» То есть по-русски она понимала, но не говорила. Всё по-итальянски. Мол, очень хорошо. Мне и пришлось её родному языку учить. У Григория-то – заметил? – шило в заднице! Ни минуты на месте не сидел! Какое там – учить кого-то! Где терпения взять? Вот мы и поделили обязанности: он – брат, а я – отец и учитель. Правда, учить Лесю было сплошным удовольствием, на лету схватывала. С женой тебе повезло, можешь не сомневаться: в её красивой головке, как в хозяйском сундуке, столько знаний – на вас обоих хватит!..
