Но независимо от злоупотреблений, в которых были виноваты исполнители судебных решений, недовольство и жалобы вызывала деятельность самих судов и судей. Сколько лживых заключений по результатам следствия и по прошениям! Суд парламента воздает должное согласно закону; но уважают ли этот закон король и его люди? Миссия судей — добиваться соблюдения законов; но сколько их самих за деньги извращают дело! Бальи, прево, виконты, официалы и викарии все понимают, но едва им в кошель прыгнут монеты, они сумеют тут же все уладить. А что говорить о нотариях, искажающих факты в своих записках, о прокурорах, разжигающих конфликты, вместо того чтобы их разрешать, и особенно об адвокатах — настоящем биче
[115]!
С конца XII в. правоведение занимает все больше места и в учебе, и в жизни. Возрождается обучение юристов по древнеримскому образцу. С XIII в. оно привлекает в университет массу студентов и практически становится основой всего судебного механизма, который быстро засоряют бесчисленные трудности процедуры. Те, кто нашел себе место в этой новой и уже сложной машине, быстро приобрели отвратительную репутацию
[116]. В самой школе студентов-правоведов считали самыми ленивыми и жадными из всех, кто ее посещает: так судили очевидцы. Конечно, говорил один моралист, наука «легистов» — прекрасная наука: она учит управлять людьми. Но что делают из нее те, кто ее преподает, и те, кто ее применяет? Что за болтовня на юридическом факультете, сколько пустых слов! А посмотрите на тех, кто приезжает из Болоньи, столицы юридического образования, куда они ездили совершенствоваться: они трещат, как скворец в клетке, не думая, что говорят, лишь бы это было им выгодно
[117].
Веком позже другой очевидец
[118] создаст живописную, но малоутешительную картину, описывая верховные суды и «великие дни», или заседания, Парижского парламента. На них идут толпой; говорят здесь так, как возможно это делать среди гомона людей, пришедших сюда кто из любопытства, кто от нечего делать, кто затем, чтобы интриговать и заискивать перед людьми с положением, иные — чтобы судиться, а большинство — чтобы выручить денег. Но беда тому, кто судится, если у него нет полной и сговорчивой мошны: защищай он хоть Священное писание с Евангелием, его все равно пригвоздят к позорному столбу, едва противная сторона подкупит судей.
Рассказывают, что в Лотарингии, где свирепствовало крючкотворство и процветали плутни в судопроизводстве, законники, в числе прочих дьявольских изобретений, додумались вызывать противников своих клиентов в суд в места с двусмысленными названиями, чтобы иметь возможность их осудить в одном месте в связи с неявкой, тогда как те приходили в другое
[119]. Но подобных приемов хватало и в других провинциях. Вот горькая и гневная жалоба на адвокатов, прокуроров и нотариев, написанная человеком, не имевшим причин хвалить их.
Вызвать человека в суд, — заявляет эта жертва юстиции
[120], — все равно что избить его. Тебя отправят судиться в Реймс, судиться в Рим и велят рассылать за свой счет во все епархии письма и копии, вызовы в суд и прошения. Нет столь малого дела, чтобы эти люди не сумели превратить его в большое, будь то оскорбление или злословие, просрочка платежа или наследство, расторжение брака или неоплаченный счет, ссора или драка. Тот, кто решается судиться, быстро разоряется; когда же ты предстаешь перед судом, как бы бедно ты ни выглядел, судейские сумеют обобрать тебя — лишь бы у тебя был хоть один денье, чтобы его выманить.
— Ну, — говорит законник, — развязывайте ваш кошелек! Что у вас за насупленный вид! Не заставляйте себя упрашивать!
— Но, сеньор, уверяю вас, мы люди бедные: сеньор, удовольствуйтесь этими двенадцатью денье.
— На это, — отвечает мэтр, — мне не купить для себя и вина к обеду. Черт возьми того, кто возьмет ваши двенадцать денье и займется вашим делом!
— Святая Мария милосердная, как вы требовательны!
— А вы прикидываетесь несчастным!
Он забирает деньги и продолжает:
— Гляньте-ка в полу вашего платья: вы там найдете кой-какой запас.
Клиент, боясь ему возражать, сразу же показывает ему подол своей рубахи (в отсутствие кошелька туда часто клали деньги, мелкие суммы, завязывая в узелки).
— Смотрите же, сеньор, у меня больше нет ни полушки, и я не знаю, как теперь буду обедать. У меня больше нет хлеба и трое маленьких детей. Клянусь всеми святыми, я молю Бога, чтобы выйти отсюда и остаться живым. Смотрите: мои башмаки все в дырках.
— Побасенки, побасенки, приятель! — говорит адвокат. — Вы же обещали заплатить мне, как я потребую. Гляньте себе в платье: мне нужно двадцать турских ливров, а то я брошу ваше дело. Все вы одинаковы, всегда брюзжите. Изображает неимущего, а у самого два или три узелка. Ну же, выкладывайте деньги!
— Сеньор, клянусь вам, у меня больше ничего нет.
— Вы издеваетесь надо мной.
— Сеньор, у меня больше ничего нет.
— Тогда убирайтесь. Ей-богу, если вы снова явитесь, не взяв с собой больше, вы придете зря!
Так обращались с бедняками, вызванными в суд. Кто взимал с них деньги за подпись, кто за составление текста; один требовал оплатить ему разъездные, другой — пропитание; уладив дела с письмоводителем, надо было идти к чиновнику, хранящему печать, и платить ему за воск на вес золота; так обеспечивали себе постоянный доход все конторские чиновники.
И что, хорошо они обслуживали клиента? Отнюдь. Эти люди заставляли его поверить во все, что было им угодно, обманывали его, ставили в неудобное положение, нарочно затягивали процесс, который становился им тем выгодней, чем дольше продолжался. Они были бы меньшими преступниками, если бы грабили алтарь Богоматери: ведь то, что они выручали, они вытягивали из несчастных, которым и без того хватало мучений, и жили за счет бедного труженика, существовавшего на один только заработок и тем не менее оплачивавшего подношения им.
Адвокат вызывал озлобление не только у участников тяжб. Его клеймили и моралисты. Они упрекали людей этой породы, что те заполонили города и поселения, сея раздор среди людей, подстерегая любую возможность для возбуждения дела, подкупая лжесвидетелей, гоняя своих жертв по всем судам
[121]. И все это ради денег. Адвокатам, — пишет один проповедник, — следовало бы быть постоянными звездами, а они всего лишь блуждающие светила, появляющиеся и исчезающие, говорящие и pro и contra; они хуже куртизанок, продающих самую гнусную часть своего тела, ибо продают лучшую часть своего духа; и как стрелка весов клонится к более тяжелой чашке, их язык клонится в сторону денег
[122]. Другой рассказывает такой анекдот, сулящий им вечное проклятье. Нерон в аду сидит в ванне, и слуги дьявола постоянно льют ему на спину потоки расплавленного золота. Появляется группа адвокатов. Нерон окликает их: «Адвокаты, друзья мои, — говорит он им, — вы, любящие деньги, подходите, подходите; вступайте в мою ванну — я оставил здесь вам место»
[123].
