…В юности Софи Дзофф была хорошенькой и романтичной хохотушкой. Белокурая, с задорными карими глазами, роста – выше среднего; на правом плече родинка – как черная жемчужинка. Одевалась без особых ухищрений, и все ей шло. Наденет кофточку – кофточка подчеркнет ее грудь; наденет юбку – и юбка не скроет волнующих форм. Она рано созрела, и уже лет с пятнадцати каждый раз, когда шла по улице, мужчины провожали ее заинтересованными взглядами. Как все девушки на свете, Софи грезила о любви, романтических свиданиях, прогулках под луной, страстных признаниях и жарких объятиях. А ее пылкая натура не позволила этим мечтам долго оставаться просто мечтами. В девятнадцать лет она уже пережила настоящий роман – бурный и не слишком удачный. Ее избранник оказался обычным донжуаном и вскоре изменил ей со смазливой секретаршей ее отца. Софи случайно застала их в собственном же доме. Потом несостоявшийся жених чуть не на коленях умолял о прощении, сетовал, что это было лишь минутным увлечением, и клялся, что больше ничего подобного не повторится, но оскорбленная девушка не пожелала больше его видеть.
С Анрэ они познакомились на дне рождения Джины, подруги Софи. Отец Джины владел небольшой фирмой по производству рубашек, которые почему-то пользовались бешеным спросом у туристов, и был очень популярным человеком в городе. На празднование совершеннолетия дочери «короля рубашек» собрался почти весь цвет Лугано, от золотой молодежи до почтенных стариков. Был даже мэр, стареющий ловелас, в свои пятьдесят три года с удовольствием отплясывавший твист с подружками именинницы. Стоял июнь, было очень жарко. Старшее поколение расположилось в доме и на открытой веранде, молодежь веселилась в саду, где накрыли отдельный стол и устроили импровизированную площадку для танцев. Почти сразу же Софи обратила внимание на молодого мужчину с рыжеватыми усиками «а-ля Франсуа». В какой-то момент ей нестерпимо захотелось их потрогать. Позже, когда она это желание осуществила, усики и впрямь оказались приятными на ощупь. Более того, прикоснувшись к ним, девушка испытала ни с чем не сравнимое наслаждение. Уже потом, когда они были близки, она не удержалась, попробовала усы «на зуб». Ничего особенного. Но тогда, при первой встрече, казалось: зарыться в эти усики губами – и ничего больше не надо!
Усатый молодой человек постоянно был в центре внимания, смеялся, шутил и произнес самый остроумный тост.
– Кто это? – улучив минутку, спросила Софи у Джины.
– Как, ты разве не знаешь? – удивилась подруга. – Это же Орелли, владелец «Лугано-Прайвит-банка», компаньон покойного Зигмунда Фляйшмана, царствие ему небесное…
– Симпатичный…
– Красавец! Владеет собственным банком, подумать только! А последнее время еще занялся и нефтью, и, говорят, очень успешно. Не всякий может в тридцать лет похвастаться чем-то подобным.
Пару раз поймав ее взгляд, Орелли улыбнулся, подошел к Софи, представился:
– Анрэ.
– Софи.
– Вы не против, если я приглашу вас на танго?
Она была не против, а очень даже за. А Анрэ бросился с места в карьер:
– Ты очаровательна. Ты даже не можешь представить себе, насколько ты очаровательна!
– Почему же? Очень хорошо представляю. И еще представляю, что молодой человек, обращающийся к незнакомой девушке на «ты», говорит такие слова каждой…
– Нет, не каждой. Только очень хорошеньким. И той, с которой он очень-очень хотел бы познакомиться.
– Какой же вы напористый!
– Какой же ты напористый.
– Вот прямо так сразу и «ты»?
– А почему бы и нет? Я ведь тебя знаю. Зигмунд Фляйшман был вхож в ваш дом и знаком с твоим папой. Он рассказывал мне о тебе.
– Да, я хорошо помню Зигмунда, хотя была совсем еще девчонкой, когда он умер… Он был твоим другом?
– Да. Давай встретимся завтра?
Софи посмотрела на него и улыбнулась.
– Завтра я не могу.
– Почему?
– Завтра мы с отцом уезжаем в Цюрих, к его приятелю, настройщику роялей. Отец собирается приобрести у него картину.
– Настройщик роялей – и картины?
– А одно другому не мешает. Тем более что там, где музыка, там и живопись.
– Верно. Кстати, я люблю и то, и другое, а ты?
– И я.
– Когда вернешься?
– Через неделю.
– Долго… Я умру.
– Ну зачем такие преувеличения?..
– Во всяком случае, буду скучать. Я уже скучаю.
Софи вдруг прищурилась и весело спросила:
– А можно я потрогаю твои усы? – И, не дожидаясь ответа, протянула руку и пальчиками разворошила растительность под носом Анрэ. От удовольствия он закрыл глаза.
Весь остаток вечера они провели вместе. Софи казалось, что это у нее сегодня день рождения, а не у Джины. Глаза ее блестели, сердечко птицей трепыхало в груди. Она ощущала себя красивой, счастливой, желанной, и это действительно было так.
Три месяца они гуляли по Лугано, бродили по парку, ходили по набережной озера. Анрэ показывал ей, коренной жительнице, ее город. Сколько же он знал! Он водил ее в такие места, о каких она и не слыхала. Они пропадали в музее Тиссен-Борнемиссы, и он рассказывал ей о своих любимых картинах. Однажды обмолвился вскользь, что и сам немного рисует, но работы свои так и не показал: «Это все несерьезно, так, ерунда. Да и давно это было…»
Она была заинтригована:
– Ну пожалуйста! Я очень прошу!
– Да зачем тебе?
– Как зачем – интересно же! Вдруг ты гений, какой-нибудь современный Пикассо, а я даже не знаю об этом?
Но он свел все к шуткам:
– Ага! Значит, ты полюбила меня только в надежде на то, что я окажусь гением?
– Нет, конечно! – смеялась она. – Я полюбила тебя за усики. И еще за то, что ты хорошо танцуешь танго. Но картины все равно покажи! Дай мне заглянуть в твою душу.
– В душу?
– Но ведь говорят, что художники в своих работах открывают свою душу. Разве не так?
– По-моему, тебе заглядывать в мою душу как раз и ни к чему. Там та-акие потемки, такие коварные планы…
– Я так и думала…
В один прекрасный день (а день и впрямь выдался великолепный!) они пошли в сторону порта, и он показал ей домик, где когда-то бывал Франц Кафка.
– А что здесь, в этом домике?
– Бордель.
– А тогда что было?
– И тогда был бордель.
– Неужели? Кафка бывал в публичном доме?
– Тебя это удивляет? Нормальное явление для мужчины.
– Так-так… Значит, ты тоже бывал здесь?
– Почему ты так решила?
