* * *
Анна прижимала записку к груди и горько плакала. Она думала
о Николае, о себе, о своих убитых на чужбине братьях, обо всех, кто погиб в
этой войне и кто навсегда расстался с надеждой. Их захватила лавина событий,
безвозвратно разрушившая прежний мир. К этому постоянно возвращались ее мысли.
На следующий день она поспешила обменять билеты на пароход
до Нью-Йорка, отходивший в конце июня. И рассказала мадам Марковой о том, что
собирается уезжать. К тому времени мадам уже почти поправилась и вместе с
остальными с тревогой следила за развитием событий. На этот раз она и не
пыталась отговорить Анну бросить все ради Николая. Анна больше не сможет
танцевать, а оставаться в России становилось попросту опасно. Мадам Маркова
восприняла эту новость с облегчением и наконец-то призналась, что считает
Николая хорошим человеком, достойным ее любви, и уверена, что они будут
счастливы, пусть даже их узы не освящены браком. Хотя наставница очень
надеялась, что однажды они все же станут мужем и женой.
Но даже сознание того, что через какой-то месяц они с
Николаем окажутся в безопасности, далеко отсюда, не приносило Анне успокоения.
Она слишком переживала за все, что предстояло оставить навсегда. Ее близких, ее
семью, ее родину и единственный знакомый и близкий ей мир – мир балета.
Николай уже сообщил ей, что двоюродный брат обещал взять его
на работу в свой банк. Они будут жить вместе с ним в его доме, пока не подыщут
что-то подходящее для себя. Это вселяло некоторую уверенность в будущем. Кроме
того, Николай надеялся сразу же устроиться на курсы, чтобы получить право
заниматься медицинской практикой в Вермонте. Словом, пока их планы казались
вполне продуманными и выполнимыми. Но Анна по опыту знала, как долго подчас
приходится идти к намеченной цели. А в данный момент ее больше всего страшила сама
необходимость покинуть Россию. Кто знает, суждено ли ей вообще попасть в этот
самый Вермонт, находившийся где-то за океаном, на другом краю земли?..
До отплытия оставалась всего неделя, когда она снова увидела
Николая, и снова он явился с плохими вестями. Императрица не выдержала
переутомления последних месяцев и слегла несколько дней назад. И хотя доктор
Боткин также остался при царской семье, Николай не сможет бросить их в таком
состоянии и уехать, как намеревался до сих пор. Переезд в Ливадию опять пришлось
отложить. Императрица оправится не раньше июля, и к тому же необходимо
дождаться ответа от кузенов из Англии. Судя по всему, их родня за морем до сих
пор не пришла к единому мнению.
– Я просто хочу, чтобы в их судьбе появилась какая-то
определенность, – пояснял Николай, и Анна была согласна с этими доводами.
Они посидели недолго в укромном уголке, не выпуская друг
друга из объятий, то и дело целуясь и находя огромное утешение в том, что или
начинают проклинать за то, что они не сделали для России. При одной мысли о
том, что такое возможно, сердце Анны сжималось от боли, и ей еще сильнее
хотелось оказаться в Царском Селе, чтобы поддержать их в трудную минуту и чтобы
просто быть рядом.
Она рыдала, расставаясь в этот вечер с Николаем, но
понимала, что он не мог не вернуться. Ей снова пришлось поменять билеты на
пароход – на этот раз на начало августа. Николай обещал непременно приехать к
тому времени в Санкт-Петербург. С начала революции как-то незаметно пролетело
целых три месяца, заполненных страхом и ожиданием отъезда. Теперь ей казалось,
что миновала целая вечность, что ожиданию так и не будет конца.
Обитатели балетной школы мало-помалу начинали разъезжаться
по домам, но большинство все еще оставалось в Санкт-Петербурге. Спектакли в
театре прекратились еще месяц назад, однако мадам Маркова довольно решительно
приступила к обычным занятиям, как только почувствовала в себе достаточно сил,
хотя бы несколько минут провели вместе. Мадам Маркова тем временем сама
приготовила поесть и предложила Николаю подкрепиться перед обратной дорогой.
Предложение было с благодарностью принято. Добираться верхом до Царского Села
по пыльной дороге было очень нелегко.
– Я все понимаю, милый, ничего страшного, –
промолвила Анна и крепко сжала его руку. Единственное, о чем она сожалела, –
что не может отправиться вместе с ним и повидать августейших узников. Она
написала великим княжнам и Алексею, что помнит о них и любит их по-прежнему и
даже надеется на встречу.
Николай аккуратно сложил листок и спрятал подальше в карман,
чтобы доставить адресатам.
Он успел подробно объяснить Анне, в каких условиях их
содержат и что означает домашний арест. Им позволены прогулки в саду и парке.
Иногда во время этих прогулок к ограде подходят люди и кричат, что любят их.
Она пригласила Анну помогать ей присматривать за учениками,
хромота и боль понемногу сходили на нет, однако и речи не могло быть о том,
чтобы вернуться на сцену. Впрочем, сейчас Анне было не до балета. В эти
томительные, бесконечно тянувшиеся дни она без конца думала только о Николае и
о судьбе своих друзей в Царском Селе.
Николай смог навестить ее лишь в конце июля. Он сказал, что
на этот раз участь императорской семьи решена окончательно. Из соображений
безопасности Временное правительство запретило поездку в Ливадию. Царскую семью
повезут через те губернии, что еще не охвачены пламенем бунта. Четырнадцатого
августа они отправляются в Сибирь, в город Тобольск. Николай выкладывал одну
новость за другой, а сам не сводил с Анны пытливого взгляда. Он как будто
приберегал самое важное напоследок, не уверенный, как она отнесется к его
решению.
– Я отправляюсь с ними, – вымолвил он так тихо,
что сперва ей показалось, будто она ослышалась.
– В Сибирь? – ошалело переспросила Анна. Она явно
не понимала, о чем ей толкуют. Что он хочет сказать?
– Я получил разрешение поехать в одном поезде с ними и
сразу же вернуться назад. Анна, я не могу их сейчас бросить. Я должен быть с
ними до конца, пока они не окажутся в безопасности. Пока не придет согласие
принять их в Англии, они будут ждать в Тобольске. Конечно, в Ливадии им было бы
намного лучше, но правительство считает необходимым держать их как можно дальше
от бунтующих провинций – как они твердят, ради их собственного блага. Они очень
подавлены таким решением, и было бы нечестно предоставить их самим себе. Пойми
меня, пожалуйста. За эти годы они стали для меня как родные.
– Я прекрасно все понимаю, – заверила Анна со
слезами на глазах. – И мне ужасно их жаль. Как к ним относятся охранники?
– С огромным уважением! Конечно, большинство слуг
разбежалось, но, несмотря на это, в самом дворце да и в Царском Селе почти все
осталось по-прежнему.
Однако оба предвидели, что с отъездом в Сибирь все пойдет
по-иному, и Анну не меньше Николая заботило состояние Алексея.
– Именно поэтому я не могу не ехать, – негромко
сказал доктор, и Анна снова согласно кивнула. – Боткин тоже собрался с
ними, и он остается в Тобольске. Так он решил сам, и в какой-то степени это
дает мне свободу вернуться к тебе.
