Как и собирались, они отправились на второй завтрак во
дворец, и Анна показала Алексею новый чудесный фокус, который привезла из
Парижа одна из балерин. Мальчик был в полном восторге. День прошел мирно и
счастливо. Все наслаждались небольшой передышкой, дарованной им среди суровой и
тревожной жизни. На этот раз Анна растянула свои каникулы на две с лишним
недели и вернулась в Санкт-Петербург перед самым началом репетиций. В Царском
Селе она не забывала поддерживать форму, однако так уж повелось, что перед
выходом на сцену ей предстояло особенно много трудиться и стоять у балетного
станка больше обычного.
– Мне пора назад, иначе я не успею как следует
подготовиться к репетициям, – поясняла она, укладывая вещи. Ей ужасно не
хотелось расставаться, и она откладывала свой отъезд до последнего. Правда,
перед Рождеством Анна была в такой превосходной форме, что не боялась
пропустить несколько дней подготовки к репетициям спектаклей на вторую половину
сезона. – Я так хотела бы остаться с тобой! – призналась она под
конец.
Весь остаток дня они провели вдвоем, не выходя из спальни,
то занимаясь любовью, то рассуждая о будущем и поверяя друг другу сокровенные
тайны. Анна была довольна и счастлива, и обоим их чувства приносили несказанное
наслаждение. Это было чудесное, волшебное время для любящей пары.
А когда Анна уезжала на следующее утро, Николай пообещал,
что непременно придет на ее первый спектакль.
– Да ведь мы еще только начинаем репетировать, –
напомнила она, целуясь на прощание у вагона.
– Значит, я приеду к тебе раньше.
– Буду ждать, – пообещала Анна.
Ее так вдохновили последние каникулы, что она собиралась
попросить мадам Маркову отпустить ее весной еще на недельку. Наверняка суровая
наставница придет в ярость, но, если Анна оправдает ее ожидания на сцене, вряд
ли сумеет отказать. То, что до сего дня Анна ни разу не оступилась и не
совершила какой-нибудь непоправимой глупости, немного успокоило мадам и даже
внушило некоторую надежду на будущее.
Ведь прошло уже немало времени, а в отношениях влюбленной пары
все оставалось по-прежнему, и мадам Маркова тешила себя мыслью, что вскоре они
окончательно охладеют друг к другу. Она стала смотреть сквозь пальцы на их
свидания – Николая и Анну такое положение вполне устраивало, а связь, не
имеющая никакого будущего, не могла тянуться вечно. Мадам Маркова хорошо знала
Анну и верила, что в итоге любовь к балету займет в ее сердце главное место и
вытеснит все остальное. Иначе и быть не могло.
Анна приступила к разминке в тот же день, как только
вернулась в школу, и на следующее утро с четырех часов. В семь должна была
начаться репетиция. К этому времени балерина успела как следует разогреться и
прийти в отличную форму. Кроме того, им предстояло повторить давно известный и
несложный эпизод, так что можно было не особенно беспокоиться. За компанию со
своими подругами Анна даже позволила себе невинное озорство: пока
преподавательница не видела, танцовщицы выкидывали разные забавные па и
изобретали новые шаги. Сама Анна прыгнула так, что у многих захватило дух, а
потом изобразила очень милое па-де-де с одним из партнеров в их труппе.
Когда объявили перерыв на обед, уже давно перевалило за
полдень. Анна танцевала на протяжении десяти часов, но это не было для нее в
новинку, и она даже не чувствовала себя очень усталой. Однако на выходе из
класса танцовщица вдруг оступилась, и кто-то испуганно охнул, увидев, как она
отлетела к стене с неестественно вывернутой ногой. Наступило долгое,
напряженное молчание. Все затаили дыхание и ждали, когда Анна поднимется с
пола, но она побледнела как полотно и оставалась совершенно неподвижной,
судорожно стискивая руками лодыжку. В следующий миг все пришло в движение, ее
окружили, и преподавательница опустилась рядом с Анной на пол, чтобы выяснить,
что случилось. Ей показалось, что все обойдется, у Анны всего лишь сильное
растяжение. Балерине наложат повязку, несколько дней она похромает на
репетициях – и на том дело и кончится.
Но она увидела, что у Анны нога вывернута под каким-то
жутким, неестественным углом, что она бледнеет на глазах и вот-вот потеряет
сознание от боли.
– Сию же минуту отнесите ее в постель, – резко
приказала преподавательница.
Анна что было силы стиснула зубы, ее лицо исказила жуткая
гримаса боли, и трудно было не догадаться, что происходит. Она вовсе не
растянула, а поломала себе лодыжку, что означало для нее неминуемую смерть не
только как прима-балерины, но вообще сколько-нибудь искусной танцовщицы. Она не
стонала и не жаловалась и лишь иногда сдавленно охала, пока ее несли в спальню
и укладывали на кровать прямо в трико, свитере и теплых лосинах.
Преподавательница без лишних слов извлекла небольшой острый ножик,
приберегаемый именно для таких вот случаев, и разрезала трико на поврежденной
ноге. Лодыжка уже чудовищно опухла, а ступня была вывернута все так же
неестественно. Анна, с трудом осознавая весь ужас происходящего, ошалело
уставилась на свою ногу.
– Врача сюда. Сейчас же, – отрезал ледяной голос с
порога. Это была мадам Маркова.
В этих случаях они всегда пользовались услугами одного и
того же доктора. Он был известен как большой специалист по переломам
конечностей и всегда помогал им, оправдывая свою отличную репутацию. Но то, что
увидела мадам Маркова, войдя в спальню к Анне, чуть не разбило ей сердце.
Потому что все было кончено – за какую-то ничтожную долю секунды, из-за едва
заметного сучка в полу.
Не прошло и часа, как в балетную школу явился доктор,
подтвердивший самые худшие опасения. У Анны оказался очень сложный перелом
лодыжки, и ее следовало немедленно доставить в больницу. Нужна срочная
операция, чтобы вообще спасти ей ногу. Никто не смел возражать или спорить.
Дюжина сильных рук подхватила Анну и понесла к выходу. По дороге все старались
попрощаться с ней и с трудом удерживались от слез. Но хуже всех было самой
Анне. Такое несчастье случалось в их школе не впервые. И она с первой минуты
поняла, что это означает. Из двадцати двух лет своей жизни пятнадцать она
посвятила каторжному труду в этих суровых стенах, а теперь все кончено.
Ее тут же прооперировали, и всю ногу заковали в толстый слой
гипса. Операция прошла успешно – для любого обычного человека. Нога останется
прямой, и скорее всего она не охромеет – разве что самую малость. Только для
Анны этого было недостаточно. Покалеченной лодыжке уже ничем не помочь, и даже
если и будет нормально служить при ходьбе, все равно не выдержит той нагрузки,
которую получала во время танцев. Под тяжестью ее тела увечные кости не вынесут
ни одного балетного па. И нет никакого способа срастить их так, чтобы полностью
восстановить былую прочность. Анна была безутешна в своем горе. Ее карьера
рухнула из-за ничтожной, дурацкой небрежности. В единый миг разлетелась на
куски не только ее лодыжка, но и вся ее жизнь.
Всю ночь она молча проплакала на больничной койке, убиваясь
почти так же, как в тот день, когда потеряла их с Николаем ребенка. Ведь
сегодня она потеряла свою собственную жизнь! Это была смерть всем ее мечтам,
трагический конец, особенно жестокий в сравнении с блестящим началом ее жизни
на сцене. И на сей раз мадам Маркова не отходила от нее ни на шаг, и не
выпускала ее руки, и плакала вместе с ней. Анна пожертвовала всем, она служила
балету не за страх, а за совесть, но судьба нанесла слишком предательский удар.
Ее жизнь в балете, та жизнь, что стала смыслом ее существования на протяжении
пятнадцати лет, с сегодняшнего дня осталась в прошлом.
