– Вместе мы непременно найдем выход, – твердил
Николай, обмирая от страха за Анну. Ему некуда было забрать ее отсюда, он не
мог дать ей убежище, чтобы спокойно выносить и родить ребенка. Хотя ничто не
принесло бы ему такого счастья, как ребенок, залог их любви. Но где и как он
мог бы появиться на свет? И на что они будут жить, если Анна уйдет из театра?
До сих пор им удалось отложить до смешного мало денег – труд балерины приносил
больше славы, нежели богатства. А все, что зарабатывал Николай, Мери до
последнего гроша тратила на себя и детей. – Мы обязательно что-нибудь
придумаем, – ласково повторял он.
Анна лишь грустно качала головой и тихо плакала у него на
груди. Похоже, ей так и не удалось совладать с отчаянием.
– Позволь мне забрать тебя с собой, – с жаром
уговаривал Николай. – Я вовсе не обязан никому объяснять, чем именно ты
болеешь! И мы тем временем все обсудим.
Но Анна слишком хорошо понимала, что обсуждать-то им, в
сущности, нечего, да и надеяться тоже не на что. Все ее мечты так и оставались
мечтами – далекими и несбыточными.
– Я должна остаться здесь, – промолвила она, и при
одной мысли о необходимости куда-то ехать ей снова сделалось дурно. Нет, она не
поедет с ним – только не в этот раз. Но Николай не хотел покидать ее одну,
особенно после сделанного сегодня открытия.
Он задержался в балетной школе до позднего вечера и сказал
мадам Марковой, что опасается обширного внутреннего кровотечения. Он бы
настоятельно советовал перевезти больную в Царское Село, в гостевой домик, пока
ей не станет лучше. Однако Анна первая воспротивилась такому решению и заверила
мадам Маркову, что не желает никуда ехать, что она слишком слаба, что простой
отдых позволит ей набраться сил ничуть не хуже, чем в Царском Селе. Но все
понимали, что это неправда. С другой стороны, мадам Маркову порадовало решение
Анны. Уж очень ей хотелось видеть в этом признаки угасания порочной страсти. И
не мудрено – впервые Анна позволила себе в чем-то возражать Николаю.
– Доктор, я уверяю вас, что мы вполне способны
позаботиться об Анне, хотя, конечно, не сумеем обставить это так роскошно, как
в Царском Селе! – не без злорадства заявила мадам Маркова Николаю, но его
больше покоробило упрямство Анны. И он все еще продолжал спорить, оставшись с
Анной наедине:
– Я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу сам о тебе
заботиться. Анна, ты не можешь не ехать!
– Сколько я там смогу прожить? Месяц? Два? А что
потом? – грустно спрашивала она. Ибо ей уже было ясно – решение может быть
только одно, то, о котором нельзя было даже заикаться. Она знала, что это
проделывали другие балерины, – и ничего, остались живы. Больше всего на
свете ей бы хотелось иметь от Николая ребенка, но сейчас это было равносильно
самоубийству. Может быть, потом, позже – да только не в этих условиях. У нее
оставался один-единственный выход, но вряд ли Николай сейчас с ней согласится.
Если уж на то пошло, Анна знала: он будет возражать. Николай слишком боится
подвергать ее риску. – Тебе давно пора ехать, Николай, – сказала
она. – Лучше навещай меня почаще.
– Я приеду завтра, – пообещал доктор и распрощался,
снедаемый отчаянной тревогой о будущем и страхом за жизнь Анны. Он никак не
ожидал, что небрежность, проявленная один или два раза, будет иметь столь
серьезные последствия. И теперь не кто иной, как он, обязан найти выход. Ведь
на нем, а не на Анне лежала большая часть вины. И он мучился еще сильнее
оттого, что расплачиваться приходится ей одной.
Но и на следующий день, когда Николай приехал в балетную
школу, ни у кого из них так и не нашлось ответа на самый главный вопрос. Они не
могут ни родить, ни содержать своего ребенка. Анна уже смирилась с этой
невозможностью, в отличие от Николая, хотя и не стала с ним спорить. Она
по-прежнему лежала без сил на своей жесткой койке, тихо плакала и страдала от
головокружения и тошноты. Николай уговаривал ее поесть и попить хоть немного, и
ей вроде бы чуть-чуть полегчало, но положение все еще оставалось настолько
плачевным, что трудно было сказать, выживет больная или нет. Николай тоже
плакал от бессилия, сидя рядом и следя за ее страданиями. Не в его власти было избавить
Анну от этой пытки.
Но как только он уехал, Анна переговорила с одной из
балерин. В школе трудно было сохранить что-то в тайне, и она знала, что
танцовщица по имени Валерия проделывала это по меньшей мере два раза. Валерия
сразу же объяснила Анне, куда ей нужно пойти и кого спросить, и даже вызвалась
быть ее провожатой. Анна с радостью приняла эту помощь.
Когда на следующее утро все собрались идти в церковь, две
девушки постарались ускользнуть пораньше, никем не замеченные. Ведь наступило
воскресенье, а по воскресеньям мадам Маркова обязательно посещала церковь. Анна
была слишком больна, чтобы идти на службу, а Валерия загодя сослалась на
недомогание. Им пришлось очень спешить, и от напряжения у Анны каждые пять
минут начинались позывы к рвоте. Они пересекли весь город: нужное место
находилось в одном из самых нищих и загаженных кварталов.
Они отыскали убогий домишко с засаленными занавесками на
окнах, и при виде особы, открывшей им дверь, Анна задрожала от страха, но
Валерия успокоила ее, что все будет сделано быстро и как положено. Анна
принесла с собой все, что успела когда-то накопить, в надежде, что этого будет
достаточно. И все равно названная цена показалась ей непомерно высокой.
Женщина, именовавшая себя «повитухой», засыпала Анну градом
вопросов. Прежде всего ей требовалось удостовериться, что срок еще не очень
велик. Два месяца ее вполне устраивали. Взяв половину платы вперед, она
проводила Анну в заднюю часть дома, в спальню. И простыни, и одеяла были
отвратительно грязными, а на полу темнели пятна крови. Никто и не подумал
подтереть их после предыдущей клиентки, побывавшей у этой повитухи.
Старуха вымыла руки в тазу, стоявшем в углу комнаты, и
извлекла откуда-то поднос с инструментами. Она уверяла, что все инструменты
вымыты дочиста и Анне нечего бояться. Однако от одного их вида Анна так
испугалась, что больше не смела взглянуть ни на поднос, ни на старуху.
– Мой папаша были доктор, – пояснила повитуха
происхождение инструментов, но Анна не желала ничего слушать. Все, что ей было
нужно, – поскорее покончить с этим. Ведь она понимала: Николай обязательно
постарался бы ей помешать, если бы узнал, да и теперь вряд ли простит то, что
она совершила. Впрочем, сейчас ей нельзя об этом думать.
Самое ужасное состояло в том, что оба хотели этого ребенка,
но она понимала, что не посмеет его родить. Они не имели права даже мечтать о
детях, и Анна обязана была сделать этот шаг ради них обоих – несмотря на
предстоящие страх и мучения, несмотря на то что может просто погибнуть. И пока
она размышляла над тем, насколько вероятен такой исход, повитуха велела ей
раздеваться. Трясущиеся руки отказывались повиноваться. Но вот наконец на ней
осталась одна рубашка, и Анна улеглась на липкие от грязи простыни. Старуха
осмотрела ее и довольно кивнула. Как и Николай, она сумела нащупать маленький,
едва заметный комочек в самом низу живота.
