– Только то, что они соскучились по мне и беспокоятся о
моем здоровье.
– Ну надо же, какая милость! И какие важные персоны
ходят у тебя в друзьях! Вот только вряд ли им захочется помогать тебе, если ты
не сможешь больше танцевать! Ты сразу станешь никому не нужна, а твой доктор
позабудет о тебе еще раньше! – Анна впервые видела, чтобы мадам Маркова
говорила о чем-то с такой горечью.
– Позвольте с вами не согласиться, мадам, – тихо,
но упрямо промолвила Анна, решительно повернулась и встала к станку. Больше от
нее не удалось добиться ни слова.
Анна молча делала упражнения и думала о том, что, в конце
концов, не важно, согласится Мери на развод или нет и уедет ли она в Англию.
Никто не сможет помешать им с Николаем, если они все же решат жить вместе. Анна
по-прежнему хотела этого – пусть даже их узы не будут освящены браком.
Однако мадам Маркова отнюдь не собиралась сдаваться и все
сильнее донимала Анну своими бесконечными придирками и издевками. То она
неправильно разворачивает ступню, то не выдерживает ритм, то недостаточно
прогибает спину, то машет руками, как мельница, то шагает, как на ходулях, то
шлепает губами, как дешевая актриса. Мадам Маркова делала все, чтобы сломить ее
волю и заставить раскаяться. Каждый день Анне приходилось отвоевывать свое
право находиться на сцене, и наставница надеялась, что рано или поздно у
балерины больше не останется сил ни на какие иные стремления и чувства.
Но Анна держалась, несмотря ни на что, и в июне ее снова
навестил Николай. На сей раз он привез с собой личное послание от императрицы.
Их величества приглашали Анну погостить у них в августе в Ливадии и, если
возможно, пробыть там хотя бы месяц. Однако Анна все еще не знала, сумеет ли
вообще получить отпуск. И у Николая все застопорилось. Мери не внимала никаким
доводам и все больше укреплялась в необъяснимом желании оставить все как есть.
Но что самое неожиданное – она принялась настраивать против Николая и детей.
– Должно быть, это заложено в человеческой природе.
Желание побольнее уязвить ближнего. Так, как сейчас обращается со мной мадам
Маркова. Они стараются отомстить, как могут, потому что больше не способны
распоряжаться твоей душой. И если императрица действительно желает, чтобы я
приехала к ним в гости, ей придется заставить мадам Маркову отправить меня в
приказном порядке. Приказы их величеств не подлежат обсуждению, тогда как
принять простое приглашение мне ни за что не позволят, и я останусь здесь.
– Кто дал им право так с тобой обращаться! –
возмутился Николай. – Ведь ты же не рабыня!
– Похоже, что к этому идет, – понуро промолвила
она.
Но Николай не желал отступать и пообещал, что непременно
уговорит государя отдать хозяйке балетной школы прямой приказ – если без этого
никак не обойтись.
На этот раз Николай решил рискнуть и покаяться во всем перед
его величеством. Он рассказал императору о своих отношениях с Анной и умолял о
помощи. Царя растрогал его рассказ, и он пообещал, что сделает все, что сможет,
хотя сильно сомневался, подействует ли его авторитет на мадам Маркову,
славившуюся своей особой придирчивостью во всем, что касалось самых талантливых
учениц.
– Она запросто может ослушаться приказа, –
смущенно признался государь. – Они там всерьез воображают, будто несут
ответственность исключительно перед Господом, да и Его не очень-то
слушают! – И царь улыбнулся Николаю, стараясь его утешить.
Но тем не менее он отправил мадам Марковой такое письмо,
проигнорировать которое не хватило бы дерзости даже у нее. Его величество
объяснял, что сильно озабочен состоянием цесаревича, поскольку мальчик очень
скучает по Анне и оттого постоянно нервничает. Как любящий отец, он умолял
мадам Маркову отпустить ненадолго ее танцовщицу ради здоровья его сына.
Анну снова призвали в кабинет к мадам Марковой. Презрительно
поджав губы и гневно сверкая очами, достойная дама поставила ее в известность о
том, что им предстоит на месяц поехать в Ливадию – вдвоем. Они отправляются
первого августа, причем по виду мадам Марковой было совершенно ясно, как мало
радости ожидает она от этой поездки. Однако Анну это совершенно не устраивало,
и она готова была бороться до конца. Три долгих месяца она трудилась как проклятая,
на пределе человеческих возможностей. И не собиралась уступать честно
завоеванное право на отпуск с Николаем. Анна знала, на что идет, и не
собиралась соглашаться на меньшее.
– Нет, мадам, – отрезала танцовщица, к полному
недоумению своей хозяйки. Потому что теперь она говорила как взрослая женщина,
а не как запуганное покорное дитя.
– Так, значит, ты не поедешь? – Мадам Маркова
совершенно опешила. Но уже в следующую минуту ей показалось, что затянувшаяся
битва наконец-то выиграна, и на ее тонких губах медленно расцвела торжествующая
улыбка – впервые с того дня, как Анна вернулась в школу. С того дня, как Анна
стала для нее предательницей. – Ты больше не желаешь его видеть? –
Эти жестокие слова звучали музыкой для ее ушей: победа досталась намного проще,
чем она опасалась!
– Нет. Просто я поеду туда одна. Вам не стоит ехать
вместе со мной. Я не нуждаюсь в дуэнье, хотя и очень признательна вам, мадам,
за готовность сопровождать меня в дальний путь. Я вполне освоилась с царской
семьей, и по-моему, они не собирались приглашать никого, кроме меня.
Это было правдой: обе женщины знали, что в письме ни словом
не упоминается о мадам Марковой.
– Но я не позволю тебе ехать одной! – воскликнула
мадам Маркова, опаляя Анну яростным взором.
– Ну что ж, тогда мне придется объяснить государю
императору, отчего я не смогу выполнить его приказ.
Анну нисколько не смутил этот яростный взор. Мадам Маркова
даже не подозревала, что в этой маленькой танцовщице кроется столько дерзости и
упорства. Вряд ли такое открытие можно было назвать приятным. Достойной даме
стало не до улыбок. Теперь ее взгляд наполнился холодной ненавистью. Она встала
из-за стола и отчеканила:
– Что ж, очень хорошо. Ты можешь отправляться туда на
месяц. Но вряд ли в сентябре, когда мы будем открывать сезон, тебе достанется
партия Жизели! Подумай, Анна, подумай хорошенько, прежде чем рисковать
положением примы!
– Мне не над чем думать, мадам. Ведь это будет вашим
решением, и мне останется лишь покориться.
При этом обе они слишком хорошо знали, что Анна стала танцевать
еще лучше, чем прежде. Она не только успела вернуть все былые навыки, но и
добиться новых, еще более сложных высот в своем искусстве. В ее танце талант
изумительным образом сочетался со зрелым мастерством и техникой. Рабский труд
последних месяцев принес неоспоримые результаты.
– Как тебе известно, репетиции начинаются с первого
сентября. Тебе следует явиться в школу не позднее тридцать первого
августа, – процедила мадам Маркова, развернулась и покинула кабинет,
оставив Анну одну.
Двумя неделями позже Анна ехала в поезде на юг. Она
отправилась одна, без дуэньи, и все еще болезненно переживала разрыв с некогда
любимой и почитаемой наставницей. Больше нечего было надеяться на то, что мадам
Маркова когда-нибудь простит ее за измену балету. За все время, остававшееся до
отпуска, она не обмолвилась с Анной ни словом и намеренно поспешила укрыться,
когда та хотела попрощаться перед отъездом. Былой дружбе и доверию пришел конец
– только потому, что она полюбила Николая. Но Анна ни за что не согласилась бы
потерять Николая или отказаться от возможности быть вместе с ним. Ничто в жизни
не могло быть важнее их отношений. Ничто – даже балет.
