Было и так ясно, что Анне не справиться без посторонней
помощи со всеми застежками, и она кивнула с несмелой улыбкой. В противном
случае ей пришлось бы ложиться в платье, пока не придет горничная.
Она стояла по-детски покорно, а Николай снимал через голову
ее платье, обнажая трогательно хрупкую, воздушную фигурку девушки, обратившей
на него взор огромных очей, полных наивного доверия и любви. Не зная, что
положено в таких случаях говорить и с чего следует начинать, она несмело шепнула:
– Тебе уже слишком поздно ехать домой. Она впервые в
жизни говорила об этом с мужчиной и все еще не до конца представляла, чего
хочет сама. Зато одного она не могла представить точно – возможности расстаться
с Николаем сейчас.
– Что ты хочешь этим сказать? – шепотом спросил
он, вздрагивая то ли от предутреннего холода, то ли от неясной тревоги.
– Останься со мной. Мы не должны больше поступаться
своими желаниями. – Анна всеми фибрами души чувствовала, что именно здесь
было его место, впрочем, и сам Николай это прекрасно понимал.
– Ох, Анна, – вырвалось у него. Похоже, сейчас
кончалась его прежняя жизнь и начиналась иная, совсем другая. Для обоих эта
минута была чрезвычайно важной из-за необходимости принять решение и поверить
или нет в предстоящее счастье. – Больше всего на свете я желаю быть с
тобой. – Да, именно этого он желал с самой первой встречи и возжелал еще
сильнее с тех пор, как она оказалась тут. Только теперь ему стал ясен смысл
собственных поступков и то, ради чего он так хлопотал о ее переезде в этот
домик в Царском Селе.
Они раздевались аккуратно, не спеша, и вскоре уже лежали в
ее просторной кровати, тепло укутавшись одеялом. В темноте Анна вдруг
посмотрела на него и прыснула со смеху.
– Над чем ты хихикаешь, глупышка? – по-прежнему
шепотом спросил Николай, как будто опасаясь, что кто-то их услышит. Но в доме в
этот час не могло быть посторонних. Они были вдвоем, наедине друг с другом и со
своей сокровенной тайной и любовью.
– Просто это кажется так смешно… То я боялась своих
чувств к тебе… и боялась узнать о твоих чувствах ко мне… И вот пожалуйста – мы
ведем себя как противные непослушные дети!..
– Мы вовсе не противные дети, любовь моя… мы счастливые
дети… Кто знает, может быть, мы наконец-то поступаем правильно… может, так нам
написано на роду? Ты была моей судьбой, а я – твоей. Анна, ни одну женщину в
мире я не любил так, как люблю тебя!
Он стал целовать ее с нежностью и страстью, и разбудил в ней
ответную страсть, и стал учить тому, о чем она прежде не думала и не мечтала и
даже не ожидала от него получить. Но оказалось, что все это было рядом, стоило
лишь решиться и протянуть руку: и любовь, и ласка, и счастье отдавать и
получать ответные дары. А когда она наконец уснула у него на груди, он еще
долго лежал со счастливой улыбкой и благодарил Небеса за щедрость, за то, что
пересеклись их пути.
– Доброй ночи, любовь моя! – нежно шепнул он и
вскоре заснул, не размыкая объятий.
Глава 5
Связавшая их тайна ширилась с каждым днем, подобно полю,
усыпанному дикими цветами посреди лета. Как и прежде, Николай навещал Анну
каждый день, только теперь засиживался гораздо дольше, оставляя лишь минимум
времени для своих обязанностей во дворце. А вечером, когда в его врачебных
услугах больше не нуждались, он возвращался в заветный домик и ночевал у нее.
Жене он сказал, что отныне ему придется оставаться с Алексеем и по ночам. Это
не вызвало у нее ни интереса, ни возражений.
Анна жила словно во сне. Он учил ее искусству любви, и с
каждым днем она привязывалась к нему все сильнее, укрепляя единение души и
тела. Они прекрасно понимали друг друга и не имели друг от друга никаких тайн.
Они делились мечтами, надеждами и даже давними детскими страхами. Но
единственным настоящим страхом была для них угроза однажды потерять друг друга.
Оба не смели задумываться над тем, что случится, когда Анна покинет Царское
Село. Потому что понимали: роковой день неотвратимо приближается. И рано или
поздно им придется взглянуть в глаза правде и подумать о будущем. Но Николай до
сих пор не решился на откровенный разговор с женой.
По молчаливому уговору любовники просто старались
насладиться краткими минутами безоблачного счастья, пока еще не омраченного
вторжением жестокой действительности. Они и сами не заметили, как быстро
миновали и февраль, и март.
Анна прожила в Царском Селе уже целых три месяца и теперь не
могла говорить о возвращении без грусти. Она не представляла, как снова будет
привыкать к жизни в балетной школе. Даже мадам Маркова забеспокоилась и все
чаще спрашивала, когда она намерена возобновить тренировки и репетиции. Ведь на
восстановление утраченной из-за болезни формы придется потратить не один месяц.
Те немногие упражнения, что она проделывала сейчас, не шли ни в какое сравнение
с постоянными нагрузками, ожидавшими Анну в школе. Чтобы снова привыкнуть к
ним, ей предстояло пролить немало пота. И наконец с чувством обреченности она
твердо пообещала вернуться в Санкт-Петербург не позднее конца апреля. Мысль о
разлуке с Николаем казалась ей попросту невыносимой.
Однажды, за три недели до назначенного срока, они решились
поговорить о предстоящем отъезде всерьез. Он полагал, что больше не имеет права
откладывать объяснение с Мери и должен попросить у нее развод в обмен на
разрешение возвратиться в Англию вместе с детьми. Но с другой стороны, он все еще
не знал, решилась ли Анна вернуться в балетную школу. Ей также предстоял
нелегкий выбор.
– А как ты думаешь, что тебе скажет Мери?
– По-моему, ей станет только легче, – искренне
признался Николай. В этом-то он был уверен вполне – в отличие от предполагаемого
согласия на развод. Вот почему он предпочел бы провести разговор, вообще не
упоминая об Анне, если это окажется возможным. Ему и так хватало причин
разорвать отношения, давно ставшие обузой для обоих, и вовсе ни к чему было
усложнять их вероятной вспышкой ревности.
– А что будет с мальчиками? Она не запретит тебе их
видеть? – Это тревожило Анну с самого начала и внушало ей чувство вины.
Именно из-за детей она так боялась признаться в собственных чувствах и не
решалась дать им волю. Но рано или поздно это все равно вырвалось бы на
свободу. Она просто дурачила себя, когда воображала, будто сумеет удержаться.
Теперь-то это ясно как день. Любовь стала реальностью, частью их жизни, и
отрицать это было бесполезно.
– Я понятия не имею, как она поступит с детьми, –
честно сказал он. – Наверное, мне следовало подождать, пока они станут
совсем взрослыми. – При этом в его взгляде промелькнула такая боль, что
сердце Анны тоскливо сжалось. – А как же мадам Маркова? – спросил
Николай в свою очередь. На этот вопрос тоже трудно было ответить, и, хотя для
Николая он не казался таким уж сложным, Анна не представляла, сумеет ли
объясниться со своей наставницей.
– Я поговорю с нею сразу, как только вернусь в
Санкт-Петербург, – сказала она, стараясь не обращать внимания на невольный
страх и чувство неловкости, как будто она предает мадам Маркову. Ведь эта
женщина связывала с Анной свои самые великие надежды, она не жалела для нее ни
времени, ни сил, и наверняка придет в отчаяние, если лучшая ученица покинет ее
школу. Да разве Анна виновата, что все так изменилось? Отныне ее жизнь
принадлежит Николаю, и только ему.
