В этом году Левка ввел в обиход еще одну новую моду, не имевшую никакого отношения ни к схемам, ни к расчетам. В основном занятия старших классов проходили на третьем этаже школы, и еще прошлой весной мальчики высовывались из окна, вцепившись окаменевшими пальцами в подоконник, и оставляли свои автографы на школьных кирпичах снаружи — кто дальше распишется. Санек Сазонов тогда победил. А теперь с Левиной подачи возникла новая проделка. Сентябрь стоял теплый, окна на переменах были открыты настежь и закрывались только тогда, когда в класс заходил учитель. И вот кто-нибудь из парней — Залмоксис, Гравитц, Сазонов, даже осторожный Белопольский — вбегал в класс, со всего маху проносился вдоль доски от двери до окна и одним прыжком вскакивал на подоконник — казалось, вот-вот вылетит наружу… Но герой замирал в картинной позе, раскинув руки, а потом как ни в чем не бывало, спрыгивал на пол и шел за свою парту. Важно было совершить этот трюк, когда все уже займут места и будет достигнут наибольший эффект. Девчонки поначалу не могли удержаться от визга.
Как и во многих трюках, какие можно увидеть, скажем, в цирке, опасности тут было меньше, чем казалось зрителям: прыжок с пола на подоконник почти полностью гасил горизонтальную инерцию разбега, поэтому, оказавшись в проеме раскрытого окна, трюкач уже не был подвержен никаким толкающим силам и легко останавливал движение. Но одно дело, если тебе об этом говорят друзья-товарищи, хорошо знающие физику, и совсем другое — испытывать этот «почти полет» на себе, с разбегу затормозив перед самым падением с третьего этажа головой об асфальт! Если бы кто-нибудь из учителей или родителей стал случайным свидетелем этой рискованной забавы, вероятно, дело бы одной таблеткой валидола не обошлось, случился бы настоящий скандал. Но пока обходилось.
Как известно, у всякого человека есть стремление прибиться к крепкой, сплоченной группе. Стремление это в той или иной мере действует в любом возрасте, особенно в молодости, но в годы отрочества оно становится просто неодолимым. Для многих мальчишек и девчонок время, проведенное в одиночестве — за уроками, книгой, рукоделием или еще каким-нибудь хобби, — кажется потраченным зря. Исключение составляют лишь просмотр фильмов, слушание музыки и сидение за компьютером. И то относительное исключение, потому что фильмы потом непременно надо обсудить, музыка куда лучше воспринимается в коллективе, а компьютер предоставляет не только игры, но и Интернет, со всеми его аськами, чатами, форумами, социальными сетями и прочими видами пусть и виртуального, но общения. И это нормально. Любому юному человеку хочется иметь компашку, друзей. Не так уж важно, хороших или плохих, верных или не очень, понимающих или равнодушных — важно, чтоб было с кем тусоваться, переписываться по Интернету и перекидываться эсэмэсками. В конце сентября выяснилось, что Лев Залмоксис не прочь примкнуть к их компашке.
К последнему году обучения, пройдя боевые прошлогодние испытания, их класс наконец обрел стабильность и теперь состоял из нескольких устойчивых компаний, к которым старались прибиться те, кто еще не нашел себе места в общей системе дружб и привязанностей. И когда с первых дней нового учебного года заявила о себе новая четверка — Варламова, Козлова, Сазонов, Белопольский, к ним, как к магниту, потянулись другие ребята. На переменах рядом с ними стояли в коридоре или прогуливались рядом во дворе Лева Залмоксис, Кирилл Григорьев и новенький Юра Аверин, часто подходили неразлучные подружки Ира Погосян и Машка Суханова. Кто-нибудь раздирал хрустящий пакетик с картофельными чипсами или орешками, разламывал шоколадку, открывал бутылку колы или другой шипучки, и пиршество шло по кругу. Санька всего брал очень понемногу — стеснялся, понимая, что сам не сможет часто угощать приятелей. Деньги, заработанные летом на строительстве турбазы и казавшиеся тогда ну просто огромными, растаяли с невероятной быстротой.
На тусовках обсуждались разные школьные новости и события, и самой популярной темой долго оставалась история с Мишкой Гравитцем и его бейджиком.
В первую же неделю всем ученикам две тысячи четырнадцатой раздали вставленные в пластик картонные таблички с отпечатанной в типографии эмблемой школы и заставили подписать и наклеить фотографию. Как водится, нововведение вызвало кучу затруднений, посыпались всякие глупые вопросы.
— А как писать: Катя или Екатерина?
— Напиши, как тебе нравится, — отмахивалась усталая учительница, которая была не меньше учеников недовольна этим дополнительным поручением — и без бейджиков в начале учебного года забот полон рот…
— А отчество писать? — вопрошал какой-нибудь ушастый пятиклашка, сам от горшка два вершка.
— Нет, рано вам еще писать отчество…
— А можно я кликуху напишу? — острил кто-то.
Рассерженная училка хмурила брови:
— Ты свою — напиши! Обязательно напиши, чтобы все знали.
Как и во всех других школах земли, клички в две тысячи четырнадцатой были в ходу с первого до последнего класса. С ними особенно не изощрялись, большинство были образованы от фамилий. Например, Сазонов был Сазон, Белопольский — Белый, Полина Козлова — естественно, Коза, красотку Алину Кузьмину до сих пор еще за глаза называли Кузькой. У Миши Гравитца была нелегкая в произнесении кличка Гравитейшен, что, как известно, по-английски означает «гравитация», «притяжение». Он так гордился своей кликухой, что пользовался ею постоянно и в Интернете везде регистрировался только под этим ником.
И вот именно Мишке пришла в голову мысль взять да и выпендриться. Дома он сунул бейджик в сканер, открыл графическую программу и вместо имени и фамилии, четко расположенных на строчках, сделал крупными синими буквами надпись по диагонали: «Гравитейшен». Распечатал и сунул в пластиковую обложку. Теперь у него было два бейджика — этот и «нормальный», на всякий случай. Учителя долго не обращали на это внимания, зато ребята, конечно, все заметили и оценили по достоинству. Уже через день-два полкласса щеголяло с новыми бейджиками, на которых вместо имен и фамилий фигурировали прозвища или интернет-ники. Мода распространилась на всю школу, народ изощрялся, кто как мог. Парни называли себя «Терминатор», «Шрек», «Секс-гигант», «Streetracer», девочки писали что-то вроде «Солнышко», «Мисс Вселенная» и даже «Все девчонки как девчонки, одна я богиня». Все, конечно, понимали, что шалость эта ненадолго, не сегодня завтра им попадет и бейджик придется заменить на «настоящий». Но тем больше удовольствия было походить с «прикольным». Естественно, надписи обсуждались по всем классам. Смеялись, восхищались остроумием, критиковали… Находились такие, кто менял бейджики чуть не каждый день.
Удивительно, но проделка эта очень долго сходила ребятам с рук. Учителя как-то не обращали внимания на бейджики, а охранникам — единственным, кто на эти таблички глядел, — похоже, было все равно, что там написано. Видно, что свой, — и ладно.
И еще более удивительно, что первый скандал разразился именно благодаря тому, с кого и началось это поветрие. Однажды утром Мишка Гравитц опоздал на занятия — конкретно так опоздал, почти на пол-урока. Ему не повезло: дежурил в тот день Марат, которого в школе с легкой руки Темки Белопольского все звали Робеспьером — за истинно революционную непримиримость к нарушению школьных правил. Будь на дежурстве другая смена, может, еще удалось бы как-то проскочить. Но Марат бел непреклонен. Проспал — иди дальше спи, придешь ко второму уроку. А во время занятий никого в школу пускать нельзя, распоряжение директора.
