Мужики помоложе приготовились бежать в лес – дорога в него тоже обычно была исхожена.
Ход в подземное жилище из леса хитроумно прятался под сухим деревом, которое освободили от корней и теперь использовали как рычаг, чтобы поворачивать тяжелую, придуманную самим Головачом, крышку.
Всё получилось так, как задумали. К Лозе прибежал запыхавшийся Заяц, дворянин стоял посреди села, чтобы лично наблюдать, как холмчане станут прятаться. Он ещё с осени начал учить своих людей: "Чтобы в землю ныряли, как мыши – раз, и нету!"
– Едут! – закричал Заяц. – Сани, а следом пятеро верховых! Едут в нашу сторону!
По знаку Лозы ещё один подросток кинулся к столбу с привязанным к нему старым медным тазом и застучал деревянной колотушкой.
Медный таз, пожертвованный одной из холмских молодиц, издавал звуки, слышные на любом краю села, что твой колокол.
Тиун Грек ехал в розвальнях. Он улыбался в предвкушении того, как станет распекать сейчас новоявленного владельца земли. Село было богатым, и такого княжеского подарка мог ожидать кто угодно, но отдать этот жирный кус дворянину!
Совсем обнаглели дворяне! Пользуются расположением князя и оседают на его землях как хозяева. То, что дворяне не просто чувствуют себя хозяевами, а и, получив дарственные грамоты на землю, становятся ими, Грек в запале не хотел признавать.
Станешь черни уступать, начнут и бояр с родовых земель сгонять! Ну кто таков этот конюший князя? Попросту старший конюх, а теперь любуйся, почти боярин!
Тиун подумал, как сейчас он поставит перед собой Лозу и как, обнаружив ошибки в его расходных записях, станет распекать на все лады. Он даже потер ладони от приятного предвкушения.
Издалека село казалось безлюдным. Что же это никто не выбегает ему навстречу? Или они там вымерли все? Но нет, кое-где из труб вился дымок.
– К господскому дому! – приказал Грек вознице.
Розвальни, которые тащили две хорошо откормленные лошадки, со звоном колокольчиков остановились перед крыльцом дворянского дома.
Против ожидания, к дорогим гостям опять никто не вышел. Только теперь тиун понял, что пока они ехали через село, не тявкнула ни одна собака.
Грек поежился от нехорошего предчувствия. А что, если у них тут чума? Или какая другая напасть?
– Пойди посмотри, дома ли хозяева? – ткнул он в спину кучера, бывшего его челядинцем.
В дальние поездки Грек предпочитал ездить на своих санях, хотя князь Всеволод предлагал ему сани, имевшиеся в его хозяйстве в аккурат для таких поездок.
Кучер удивленно оглянулся на хозяина, но покорно слез со своего места и направился в дом.
– Быстрей! – крикнул ему вслед тиун. – Плетешься, как стельная корова!
Тем не менее он невольно втянул голову в плечи, ожидая, что из дома с диким криком выскочит кучер.
Челядинец появился на крыльце, когда хозяин уже отчаялся его дождаться. Вид у мужика был растерянный.
– Никого нет, – сообщил он недоуменно. – Всё кругом открыто, печь ещё теплая и… никого!
Грек оглянулся на верховых.
– А ну-ка, прокатитесь по селу, посмотрите, нет ли в этих чертовых Холмах хоть кого-нибудь?!
Слово «чертовых» вырвалось у него нечаянно и в чистом морозном воздухе прозвучало по-особому выразительно, словно тиун не поминал нечистого, а призывал его. Показалось даже, что отозвалось оно сразу в нескольких сторонах Холмов насмешливым поддразниванием.
Наконец вернулись и посланные на поиск холмчан дружинники. Тиун раздраженно похаживал подле розвальней, сторожко поглядывая по сторонам и невольно вздрагивая от каждого шороха или хруста осыпающегося с крыш снега: а ну как выскочит… нечисть! Или что там прячется в этом внезапно обезлюдевшем селении?!
Вот и дружинники твердят растерянно:
– Никого нет!
Тиун почувствовал, как откуда-то, с самого дна души, поднимается страх.
– Может, ворог какой чужедальний напал да всех селян истребил?
– Тогда где тела убиенных? – боязливо озираясь, спросил один из дружинников.
– Провалились в тартарары! – брякнул другой.
И сам же испуганно замолчал. Теперь уже все пятеро дружинников сгрудились вокруг саней, ожидая от Грека решения: что делать дальше? А тот всё медлил.
– Что прикажешь, боярин? – поторопил всё же старший. Тиун – сам себе хозяин, а ему за дружинников ответ перед князем держать.
– Не знаю, – выдавил тиун, впервые в жизни признавшийся в собственном бессилии.
– Может, заберем своё да вернемся?
– Где же мы найдем наше-то? – развел руками Грек.
– Дак все уже готово, сложено, в людской лежит, – вмешался возница.
– Надо проверить.
– И проверяй, – согласился старшина дружинников.
– Взять имущество? Без хозяина? Сие есть воровство!
Если тиуна и обвиняли во вредности и излишней строгости, то уж в отсутствии честности никто его доселе упрекнуть не мог.
– А ежели хозяева вовсе не появятся?
– Тогда сие есть колдовство, и сам князь должен решать, пойдет ли ему на пользу добро, отмеченное дьявольской печатью?
Дружинники переглянулись. Они были не согласны с тиуном – какая такая печать? Добро – оно и есть добро! В крайности, можно в сани его погрузить да по дороге в церковь заехать. Пусть батюшка освятит!
Но уехали ни с чем. Князь Всеволод встревожился не на шутку. Не потерей дани обеспокоенный, но потерей людей целого селения, своего любимого дворянина! Неужели он Лозе проклятое село отдал?
Князь решил посоветоваться с епископом Лебедяни Нифонтом. Мол, так и так, случилось исчезновение смердов целого села безо всяких следов. Нет ли в том какого дьявольского промысла?
Нифонта случай заинтересовал. Тиуна Грека он не любил, ибо тот пытался всячески урезать монастырские богатства, уверяя, что церковники должны служить богу, а не злату.
Открыто мстить Греку епископ побаивался, но раз случай сам шёл к нему в руки… Кстати, и епископ совсем недавно призывал горожан бдить, чтобы дьявол не сбивал их с пути истинного всяческими соблазнами. Так-то Грека упрекнуть было не в чем, но, может, тайный грешок всё же есть?
Потому, когда князь собрал пять десятков дружинников, чтобы ехать с ними в Холмы – больше он взять постеснялся, дабы не быть обвиненным в трусости, – во главе его отряда оказался епископ в скромном возке, запряженном одной, но очень ходкой лошадью.
Выехали на рассвете, когда, как известно, силы дьявольские обладают наименьшей силой. Возница епископа, служка в черной рясе, был одет в теплый овчинный тулуп. Сам Нифонт, завернутый в соболью шубу, бережно держал на коленях икону Успенской Божьей Матери в дорогом серебряном окладе.
