Глава 1
Сель ползла под ноги ленивой змеёй. Девушка вынырнула из-под козырька автобусной остановки под уставшее плакать небо. Пожалев новые туфли, сняла их и погрузила босые ступни в тёплую жижу. Свернув с дороги на тропу, распустила мокрые волосы. Отдалась жаркому плену солнца. Кузнечики пели знойно, потягивающе. Козы смешно перескакивали с выступа на выступ. Пылал воздух в ковролиновом омуте гор. Вдали игрушечно звенел невидимый родник. Грязь на ступнях высохла и тянула кожу.
– Послушайте!
Она вздрогнула, обернулась. Туфли шлёпнулись в траву.
Незнакомец был чем-то обеспокоен. Волосы слегка взлохмачены и влажны, рубашка застёгнута лишь на нижнюю пуговицу. На открытой груди капли влаги. Под загаром – кожа не южанина.
– Простите, я вас напугал…
Его озабоченность отступила, глаза заблестели, как блестели у каждого, кто ловил взгляд красавицы. Впрочем, она к этому привыкла.
– Я отстал от группы. Теперь не знаю, как добраться до города. Здесь ходят рейсовые автобусы?
Девушка кивнула.
– А где остановка?
Она молча протянула руку, указав в исток тропы.
– Спасибо…
Незнакомец немного потоптался на месте, словно жалея о том, что встреча мимолётна, и медленно вполоборота поплёлся в указанную сторону.
– Автобуса не будет.
– Что?
– До вечера автобус не пойдёт.
– Почему?
– Селевый поток сошёл на дорогу.
Он как будто обрадовался. Вернулся.
– А что же делать?
Девушка пожала плечами, но уйти не смогла. Его – растерянного стало жаль.
– Скажите, здесь где-нибудь можно перекусить? Я плутаю уже полтора часа и очень голоден.
Она поразмыслила.
– Пойдёмте со мной.
Он послушно двинулся за ней следом, молчаливой, черноволосой, диковатой. И лишь когда приблизились к селенью, девушка обернулась.
– Подождите здесь.
– А вы?
– Принесу вам еду.
– А почему нельзя с вами? Я бы с удовольствием…
Он игриво улыбнулся. Но строгая ниточка её губ даже не дрогнула в ответ. Девушка молча удалилась, дав понять, что кокетничать не намерена. И эта странная диковатая скромность незнакомки парня задела. Он с интересом вглядывался в её фигурку, вычерченные влажной тканью линии бёдер. Потом расположился в тени. Время медленно пробиралось сквозь гущу жары…
Она явилась как сон, как видение, вызванное чуженебесным маревом. Он вздрогнул, внезапно почувствовав во сне её присутствие. Открыл глаза. Она стояла недвижимо. В другом платье. С косынкой на голове, прячущей спутанные змейки волос.
– Простите, я уснул.
Она молча поставила перед ним корзину и выпрямилась.
– Зачем вы надели платок? Разве вам не жарко?
Он внимательно смотрел в её глаза. Она присела на корточки, стянула с корзины белую тряпку и принялась извлекать из неё продукты. Незнакомец опустил взгляд на её руки, бронзовые, с шелковистой кожей и длинными пальцами.
– Вы как-то очень молчаливы для девушки. Как вас зовут?
Она чуть помедлила с ответом, но всё же назвалась:
– Белла.
– Белла… Ого! Красиво, как у Лермонтова. А я – Валька. Валентин.
Она ничего не ответила, положила тряпку обратно в пустую корзину, поднялась.
"Невоспитанная", – решил он, но себе не поверил. Глаза у неё достаточно умны. И ещё какая-то таинственная сила в них, манящая. Этакий колдовской огонёк!
– Вы так и будете молчать и смотреть, как я ем? Между прочим, я стеснителен. Вы бы сели… Пожалуйста…
Она опустилась рядом, положила на колени ладони. Во всём её теле чувствовалась напряжённость, не похожая, однако, на неуверенность.
Он попытался представить, не такая ли Белла околдовала Печорина, и помечтал о том, как эта диковатая красавица станет ласкать его, отвечать на поцелуи, улыбаться ему и дрожать в его объятьях. Сладкое возбуждение расслабило тело.
– Вы живёте здесь, Белла? А я живу в Москве. Вы учитесь?
Всё то же молчание и отрицательное покачивание головой.
"Всё ясно. Дитя гор."
– А я учусь в МГУ. Слыхали о таком?
Она, словно задумавшись, наклонила головку в монашеской косынке, дразняще укрывающей от него чёрное крыло волос.
– Слыхала, – вдруг отозвалась, – это где-то в тайге…
Не глядя на него, она поласкала ладонью иголочки травы.
– Почему это в тайге? – его лицо слегка перекосилось, голос стал стыдливо тихим. Он почувствовал, что краснеет.
– Потому что это медвежий государственный угол, – невозмутимо ответили губы, а ресницы на секунду позже раскрыли тёмные, как глубокие пещеры, зрачки.
Он скривил рот. А девушка усмехнулась и отвернула головку, подставив под его жадный взгляд тонкий, чуть выкругленный подушечками губ, профиль. Он немедленно понял, что попался на крючок, и засмеялся. Почувствовал нарастающее покалывающее волнение.
– Вы меня провели, Белла.
Ему захотелось получше рассмотреть в ней что-то, чего не было в других. Что-то завуалированное, недоступное. Взгляд получился долгим, без обмана несущим его внутреннее состояние. Интересно, видит ли она в нём ловеласа? Других это притягивало, а с ней собственная гордость за это "звание" показалась неуместной.
Он почувствовал, что всё больше теряет возможность одержать верх, что уверенность уплывает от него капля за каплей, изменяя. Что ж из этого? Возможно, он видит странную девушку в первый и последний раз. Почему бы целиком не отдаться едва ли повторимому моменту, скрытому от других глаз. Никто не узнает… В омут с головой! В полёт за наслаждением!
И неожиданно для себя, не успев даже задуматься над следующим шагом, он медленно наклонился к её ногам и коснулся губами бронзовой щиколотки. А затем поднимался всё выше и выше, не спеша, словно наслаждаясь собственной сдержанностью.
Таких откровенных и будто хорошо отработанных трюков в его арсенале было достаточно. Восемнадцатилетний мальчишка вовсе не обладал хорошим опытом, хотя все прелести любви вкусил еще в шестнадцать. Он тайком от родителей вычитывал любовные сцены из книг домашней библиотеки и жадно впитывал интересующие его знания.
Дойдя до бархатистого от волосков колена, он поднял глаза. А она чуть заметно вздрогнула, но не отстранилась. Смотрела на него с интересом. И ни капли испуга, смущения, наигранного или нет волнения. Ничего, что привык он видеть в других. В ответ всё тот же колдовской свет глаз. И этот, новый в любовном опыте юноши, эпизод, не отдалил его от неё, а неожиданно сблизил, сроднил, как роднятся двое на безлюдном острове, погружённые в среду безморальности.
