– Что же, в неискренности тебя не упрекнешь… Но хватит пустой болтовни. Я пришла услышать твое последнее слово.
– Ты говорила, – напомнил ей Малахов, – что последнее слово всегда за тобой?
– Молодец, не забыл! Ну что же… Помнишь нашу первую встречу?
– В казино?
– Да. Ты тогда подумал, что я не игрок, – и ошибся. Я очень люблю играть. Вот как с тобой. Просто игры у меня другие.
– И чем закончилась наша игра? – торопливо спросил он. – Кто из нас выиграл и кто проиграл?
– Ты это скоро, очень скоро узнаешь, – пообещала она. – Но сначала я хочу узнать твое решение. Думаю, напоминать условия нет нужды? Итак, кто из вас уйдет сегодня со мной? Ты или она?
Ответ у Виталия был давно готов. Не зря он бессонной ночью колесил в машине по городу, не зря сидел в своем кабинете под портретом Рокфеллера, спрятав лицо в ладони, и думал, думал, думал… Да, Лана предала его, обманула гадко и подло. Да, она желала ему смерти, более того, решила его убить, да что там, не просто решила, а практически организовала его убийство. Но он не желал своей бывшей жене зла и тем более смерти. Даже если нужно было заплатить за это собственной жизнью. Как бы это ни было тяжело…
Он уже собирался сказать об этом, когда она вдруг снова спросила:
– Ну? Скажи мне, чего же ты хочешь?
Ответ сорвался с языка сам собой, прежде чем Малахов успел понять, что он говорит.
– Я хочу жить! – выкрикнул он.
Вот они, три самых простых, самых главных слова. Он произнес их, ни на что особо не надеясь. Просто потому, что хотел их услышать. Последний раз. Их сказало его тело, его душа, все его существо – хотя разум приготовился совсем к другому ответу.
Она спокойно кивнула, явно не услышав для себя ничего нового.
– Вот как? И ты тоже… Ну что ж, вы все это говорите. Даже скучно. Хоть бы кто-нибудь придумал что-то другое…
– И что теперь будет? – потерянно спросил он.
– Будет то, что я захочу. Ведь решения здесь все-таки принимаю я, верно?
Она посмотрела на него так, что его вдруг бросило в дрожь – настоящий морозный озноб посреди теплого, почти летнего дня.
– Нет-нет, постой! – спохватился Виталий. – Я не могу так. Я передумал! Пусть лучше я! Я, слышишь?!
Смерть в образе девочки-мая глядела на него с ироничной улыбкой:
– Да успокойся ты! Перестань так психовать. Теперь уже все равно ничего не изменишь. На самом деле я уже давно все решила. Помнишь, я как-то говорила тебе, что иногда мне для этого бывает достаточно одной случайной фразы?
– И что я сказал? – растерянно спросил он.
Она покачала головой:
– Это сказал не ты. Это сказала, прощаясь с тобой, некая женщина… Ты ведь знаешь, что все это время я наблюдала за тобой? А вокруг тебя постоянно были разные люди. Потому, волей-неволей, я общалась и с ними. И именно это определило твою судьбу.
Малахов силился вспомнить, что же такое ему говорили последнее время при расставании, но у него ничего не получалось. Что-то такое действительно было, вроде бы важное, но что…
А она тем временем снова глядела с усмешкой. И он понял по ее лицу – пора.
– Последний вопрос, – торопливо произнес Виталий, как будто в этот миг для него не было ничего важнее. – Зачем все это? Зачем ты приходишь к нам, разговариваешь с нами?
Она пожала голыми, не тронутыми загаром плечами:
– Неужели не ясно? Чтобы вы поняли.
– Поняли – что?
– Как надо умирать, глупый! Или наоборот – как надо жить.
Он хотел сказать что-то еще, но она не позволила, подняла тонкую обнаженную руку и с неожиданной силой толкнула его в грудь. Малахов пошатнулся и не устоял на ногах, его буквально отбросило на лавку. Перед глазами все завертелось, поплыло, и в этом калейдоскопе, точно кадры в фильме, стали всплывать отдельные лица – бабушка Вера, девочка Надежда, женщина Люба… Вот мелькнул улыбающийся Сашка Семенов, показалась где-то вдали мама Зина – совсем молодая, в своем любимом нарядном синем платье в крупный цветок. Долька в ее «готическом прикиде» махала ему рукой из окна, Наташа, голая, с полотенцем вокруг головы, прижимала к груди ветки цветущей вербы, Джозеф, пыхтя, тащил булыжник «с Красной площади», Лана сидела на пуфике перед трюмо и расчесывала платиновые волосы, а за ее спиной стоял Аркадий и шутливо отдавал честь: «Сэр, есть, сэр!»
Открыв глаза, Виталий понял, что лежит в неудобной позе поперек скамейки у сторожки. Поляна была пуста. Может, он уже умер и перенесся в другой мир? И что – там все в точности так же? Такая же избушка лесника, такое же кресло из корней, так же щебечут птицы и пахнет весенним лесом? Не похоже… Он воспользовался древним как мир способом проверки и ущипнул себя за руку. Больно.
Малахов с трудом поднялся на ноги – голова гудела не хуже, и, пошатываясь, кое-как добрел до машины. Сергей испуганно бросился навстречу:
– Виталий Палыч, что с вами?
– Теперь ничего… Так, что-то нехорошо сделалось. Но уже все в порядке. – Малахов выдавил из себя улыбку, и это ему даже удалось. Он забрался в «Лексус» и попросил: – Поехали в город, что ли…
В дороге ему действительно стало легче. Дурнота прошла, карусель перед глазами прекратилась, мысли приобрели ясность. Откинувшись на спинку сиденья, он прокручивал в голове слово за словом, деталь за деталью, последний разговор с ней и не мог ничего понять. Что же это за фраза, о которой она сказала? Что именно определило его судьбу? И вообще, какой она будет, эта судьба? Он будет жить? Или умрет с минуты на минуту?
Малахов попытался припомнить все разговоры с ней, восстановить все до мельчайших подробностей, как обычно влюбленные перебирают в памяти драгоценные мгновенья, проведенные вместе с обожаемым существом. Ее загадочные речи, ее странные образы, так непохожие один на другой… Неужели же Смерть и вправду такая? Если бы кто-нибудь рассказал подобную историю, Виталий бы решил, что этот человек сошел с ума. Сошел с ума… Стоп!
Малахов внезапно распрямился, озаренный смутной догадкой. Сергей удивленно покосился на него, но ничего не сказал. А Виталий аж весь напрягся, пытаясь не упустить промелькнувшую мысль. Конечно, он не сумасшедший, это понятно, рассудок его ясен, и голова работает нормально… И если он видел что-то такое, чего с точки зрения здравого смысла не может быть, у этого чего-то должно быть вполне рациональное объяснение.
Допустим, эта дама, встречавшаяся с ним на поляне, да и в других местах, никакая не Смерть. Ведь принял же он ее поначалу за эту загадочную Таню Тосс… Так, ну а кто же она тогда? Случайный человек? Исключено. Актриса, нанятая Ланой? Уже теплее. Хотя нет, тоже маловероятно. Слишком уж много знала она о нем, Малахове, интимного, сокровенного, точно заглядывала ему в душу, просвечивала его сознание…
