Поток воспоминаний прервали трели мобильного телефона. Малахов взглянул на определитель: Борька Егорин. Чего это приятелю понадобилось в такую рань – времени без десяти десять? Хотя догадаться нетрудно…
– Алло?
– Витаська, друг, слушай, выручай! Тебе моя вчера-сегодня не звонила?
– Мне нет, а Ланке не знаю, я вчера поздно приехал. А ты что – опять?
– Ну да! Заехал вечером к Алиске в Усово, думал ненадолго, часа два потрахаемся – и домой. Но что-то раздухарился, сам понимаешь… И уснул – проснулся только сейчас. А Алиска, сучка этакая, только рада, нет чтоб разбудить…
– Так чего ты от меня-то хочешь? – неизвестно зачем спросил Малахов. Он уже отлично знал, о чем сейчас попросит его Борис. Такое уже неоднократно случалось.
– Позвони Ленке, старик, а? Придумай что-нибудь! А я уже выезжаю.
– Ну ладно, черт с тобой, позвоню. Скажу, что мы вчера вместе встречались с Джо, партнером моим американским, и до утра в казино зависли. Но не забудь, что с тебя причитается!
– Спасибо, друг, я твой должник навеки!
Малахов мысленно плюнул и набрал номер Елены Егориной.
– Алло, Леночка? Привет, как жизнь молодая? Ну, молодец. Умница. А детки как? Что ты говоришь? Где ж он умудрился простудиться – тепло же на улице? А! Ясно. Ясно. Слушай, Ленусь, а Борька доехал уже? Я что-то ему на мобильный звоню, а он недоступен… А я ему очень важную вещь забыл сказать… То есть как откуда? Из казино! Мы же с ним всю ночь сегодня трудовую повинность отбывали – развлекали Джозефа, моего техасского партнера. Что ты говоришь? Даже не позвонил тебе? Вот засранец! Ладно уж, ты его сильно не ругай, сама знаешь, как он устает… И все равно подорвался, поехал мне помогать американца забавлять. А то я с ним уже замучился… Так что не волнуйся, скоро будет твой супруг. Ну что ты, какие женщины, мы только втроем были… Ладно, пока, Ленуськин. Федьку лечи, а то что это за дела – весна на дворе, а он болеть вздумал…
Он нажал кнопку отключения и облегченно вздохнул. Не слишком-то нравились ему подобные разговоры. Но выручить товарища – это святое.
Наверху, на втором этаже, послышался какой-то шум. Неужели Лана поднялась в такую рань? Нет, конечно, просто почудилось. Супруга и в будни-то никогда не вставала раньше одиннадцати. «Я – классическая сова», – утверждала она. Часто возвращалась домой за полночь, могла лечь спать и в три утра, и в четыре… Практически всю домашнюю работу в их квартире давно уже делали приходящие помощницы по хозяйству.
Виталий поставил кружку и тарелку в посудомоечную машину, стряхнул со стола крошки, перешел из кухни в гостиную. Развалился на диване, привычно потянулся за пультом от телевизора. По «МУЗ-ТВ» звучала одна из немногих современных песен, которые ему нравились. Красивая девочка, прижимая к груди руки, пела: «Я к нему поднимусь в небо, я за ним упаду в пропасть, я за ним – извини, гордость! – я за ним одним, я к нему одному…» Малахов с удовольствием смотрел на девочку, слушал эти, незатейливые в общем-то слова, звучавшие так пылко и искренне, и завидовал этому самому ему, которого так любят. Но клип быстро закончился, на экране появились танцующие негры, бубнящие рэп, и Малахов поспешил переключиться на другой канал.
До Светланы ему как-то не везло с женщинами. Первый (и крайне негативный!) опыт интимного общения он приобрел почти сразу, едва поселился в общежитии. В таких местах всегда можно найти легкодоступных девиц, для которых в русском языке существует немало обозначений. Во всяком случае, «давалки», как презрительно именовали у них в общаге студенток такого сорта, было еще далеко не самым худшим словом.
Ту девчонку Виталий почти не помнил, так, что-то расплывчатое – малиновые губы, кроваво-красные ногти, зеленые веки и отросшие корни обесцвеченных перекисью водорода волос. Он даже имени-то ее не знал, называл, как и все, фамильной кличкой – Жучка. Эта самая Жучка, учившаяся на курс старше, почему-то положила на него глаз и после первой же совместной вечеринки затащила его в постель, где Малахов, одурманенный спиртным и взволнованный эпохальностью предстоящего события, потерпел полное фиаско. Мужская сила напрочь покинула его, и это вызвало у разочарованной Жучки целый поток язвительных насмешек. Преследуемый ее замечаниями, он кое-как оделся и с позором удалился с поля несостоявшейся любовной битвы.
Удар оказался еще сильнее, чем отказ Галки Антиповой. Виталька два года зализывал раны, заделавшись на это время ну просто настоящим женоненавистником. Вылечила его от этих комплексов сокурсница Фая Айдарова. Эта татарочка, невысокая, кривоногая, некрасивая, тоже была из породы «давалок», но ею управляли совсем другие мотивы, нежели Жучкой, – не развращенность и жажда острых ощущений, а доброта и неумение говорить «нет». С Файкой Малахов встречался до самого окончания вуза. У них не было романа в прямом понимании этого слова – они не бродили, держась за руки, под луной, не строили совместных планов, не делились сокровенными мечтами и детскими воспоминаниями, не бывали вместе в кино и кафе и даже не считались парочкой. Просто когда предоставлялась возможность (у Люды Поповой, Фаиной соседки по комнате, были родственники в Подольске, и она часто ночевала у них), Виталий проводил ночь у своей татарочки. Его это очень устраивало – не нужно было никаких слов, объяснений и обещаний. Он покупал что-нибудь к чаю да иногда приносил апельсины, которые она обожала и запросто могла съесть несколько килограммов за один присест.
Конечно, Малахов не был влюблен в Фаину. Ему продолжали нравиться совсем другие девушки, чем-то похожие на Галку Антипову – яркие, бойкие, знающие себе цену. Таких в их вузе было немало, но подойти к какой-нибудь из них Виталий никак не решался. Кто он таков? Ваня из деревни, больше никто. И на фиг он такой сдался московским красавицам? Ни наследство, ни диплом не прибавили уверенности в себе. На заводе юные сотрудницы уже смотрели на молодого инженера более внимательно, чем барышни из института, но и тут все отнюдь не было гладко. С фабричными девчонками, имевшими за плечами ПТУ, а то и просто восемь классов, ему было невообразимо скучно. И Виталий принялся ухаживать за так называемыми «серыми мышками» из хороших семей. От таких девушек – тихих, интеллигентных, сентиментальных, утопавших в собственных комплексах, день и ночь мечтавших о любви и принце на белом коне – он не боялся получить отказ. С одной стороны, они не были, точнее, не умели ощущать себя привлекательными и явно не страдали от избытка мужского внимания. Появление галантного, внимательного и заботливого поклонника становилось настоящим праздником в их скучной жизни. С другой стороны, у «милых скромниц», как он их называл, были добрые сердца и романтические души. Даже если кавалер им поначалу не слишком нравился, оттолкнуть его не позволяло элементарное человеческое сострадание. Они просто не решались обидеть своим отказом того, кто, как они считали, был в них влюблен.
Конечно, с «серыми мышками» тоже было достаточно проблем. С ними нужно было вести задушевные романтические разговоры и философские диспуты, нужно было знакомиться с их мамами, папами и бабушками, ходить по театрам и музеям. Но все это Виталия не слишком напрягало, даже наоборот, подобное общение ему нравилось и, если можно так выразиться, его обогащало. Девушки мягко и ненавязчиво учили его правильно вести себя за столом и в общественном месте, поправляли ошибки в его речи, подсовывали книги, которые необходимо прочитать каждому культурному человеку, и объясняли то, чего он в этих книгах не понимал. В «милых скромницах» Малахова смущало только одно – на таких девушках обязательно надо было жениться, а он пока этого не хотел. Не потому, что, подобно Паратову из модного фильма «Жестокий романс», норовил «дорого продать свою свободу». Скорее, тут подошла бы другая киноцитата: «Женитьба – шаг серьезный». Виталий понимал, что пока еще не готов к семейной жизни. И чувствуя, что отношения с той или иной скромницей уже дошли до такой стадии, когда остается лишь единственная возможная дорога – в загс, – он действовал по одному и тому же шаблону. Сначала резко сокращал общение, потом и вовсе пропадал на некоторое время, не приходил и не звонил (сами «мышки» не имели привычки обрывать телефон, они предпочитали сидеть дома и страдать), а потом вдруг назначал встречу под предлогом, что «надо поговорить». Это «поговорить» обычно превращалось в продолжительный монолог Малахова, сводившийся к тому, что его собеседница замечательный человек и, возможно, лучшая девушка на свете, что Виталий не сомневается, что уже очень скоро пожалеет о своем поступке, но… (здесь полагалось выдержать эффектную паузу и пару раз тяжело вздохнуть), к сожалению, сердцу не прикажешь… Так вышло, он встретил и полюбил другою. А потому благодарит свою расчудесную подругу за все, что у них было, и умоляет простить его. Хоть и понимает, что на самом деле ему прощения нет… И так далее и тому подобное. После подобного разговора «серая мышка», как правило, соглашалась, что он поступил благородно, и удалялась рыдать, а Малахов отправлялся на поиски следующей, с которой все повторялось с начала и до конца. Эта наработанная схема отлично функционировала почти десять лет. До тех пор, пока в его жизни не появилась Светлана.
