Теперь стойкий вяз стал для меня самым очевидным символом Бога и доказательством моей веры в наше вечное искупление. В пустыне перед смертью легко понять, как можно поклоняться Солнцу, видя в нем воплощение Бога, приближаясь тем самым к постижению идеи Бога-единства. Теперь не так уж трудно сочувствовать древним славянам, франкам и готам, которые поклонялись Богу в форме дерева. Что может быть лучше? Поклоняться Богу в форме банка? Или даже поклоняться Ему в форме храма? Я полагаю, что становлюсь кем-то вроде адвоката дьявола. Но я никогда не скрывал симпатии к пантеизму.
В городе порой есть только церковь или общественное здание, в котором можно найти спокойное место для молитвы, но бедуины могут создать уютное укрытие практически из ничего. Я много лет предупреждал весь христианский мир о том, что ислам несет варварскую кровь Карфагена в самые вены Европы и Америки. И все-таки я не враг рожденных в пустынях арабов. В своей пустыне бедуин — принц, образец благородного достоинства и мужественного смирения. Однако в смертоносном мире построенных на нефти эмиратов традиции абсолютной самоуверенности, с помощью которых он выжил (слепо полагаясь лишь на удачу), сделают его общим врагом. Благородный бедуин становится параноиком-аристократом. Великие традиции сенуситов, которые принесли в Ливийскую пустыню закон, приносят в Каир только кровопролитие и хаос. Евреи и арабы всегда недовольны властью. Вот что делает их такими опасными врагами. Сегодня модно насмехаться над философией апартеида, как будто она просто сводится к рассуждениям о черных и белых. В течение многих лет арабы успешно воплощали эту философию на практике. И не возникало никаких проблем, пока они сами не начали нарушать собственные правила. Молодые люди сегодня используют подобные слова, точно притупившееся оружие. Они понятия не имеют об убеждениях, стоящих за словами.
Пока я не приехал сюда, я не знал, что британский «городской крестьянин» так же полон суеверий, лжи, предубеждений, упрямства, фанатизма, самоуверенности, низости и хитрости, как и любой обитатель подворотен Порт-Саида; но он может быть таким же добросердечным, общительным, суровым на словах и любезным в делах, как его арабский собрат.
Как я говорил старшему мальчику Корнелиусу, если использовать принципы аристотелевской логики, то мы поймем: единственное, что отличает британца от бербера, — бербер чаще моется. Но парень ничему не учится. На прошлой неделе он признался, что никогда не слышал о Дж. Г. Тиде
[579], который знал о Британской империи больше Киплинга! Мальчик с таким презрением относится к своему наследию. Я говорил ему, что стыдиться нечего. Британия могла бы снова стать великой империей. Он лишь посмеялся надо мной. Он насмехался над прекраснейшими традициями своего государства. Подобная непочтительность не вызвала бы возражений только в самой упадочной, декадентской стране. Он говорит, что ненавидит не меня, а то, что я представляю. Я говорю, что представляю себя и представляю Бога. И все это ты ненавидишь? Я не понимаю, что он здесь находит забавного. Миссис Корнелиус не раз намекала, что его отец был безумен. Просто нельзя поверить, что мне исполнилось всего сорок, когда родился этот парень. Два поколения.
Миссис Корнелиус настаивает, что в их возрасте и я был таким же неприятным. Я, во всяком случае, ничего подобного не замечал.
Saa’atak muta qadima
[580], как говорят в Марракеше. Она защищает этих детей, и все же они принесли ей огромное разочарование. Пару недель назад по телевидению показали несколько секунд из «Аса среди асов». Мы были там, в этой сцене: Макс Питерс, Глория Корниш и Лон Чейни — яркое воспоминание, прекрасный ансамбль. Я позвонил на «Гранаду»
[581], чтобы спросить, позволят ли мне посмотреть весь фильм. Они сказали, что получили фрагмент из Америки. Я услышал название, что-то вроде «Когда Голливуд был королем» — и больше ничего.
В Голливуде теперь есть много людей, которые скрывают правду о немых фильмах. Если бы они этого не делали, публика вскоре усомнилась бы в их таланте, их творческом потенциале! Нам сейчас разрешают только смеяться над прошлым или забывать о нем. Вот как нами управляют. Они заменяют серьезную драматическую музыку веселой и нелепой. Я знаю их приемы. Они никого не уважают. Немой фильм был редкой формой искусства. Звуковые картины помогли ленивым режиссерам и второсортным актерам, а большие бюджеты разрушили телевидение. Можно немало сказать в защиту полезных, дисциплинирующих ограничений. Как отвратительно они поступили с Гриффитом — и со всеми нами!
Причина, по которой я не смог продолжить карьеру в кино, состояла в том, что я оставил Голливуд звездой немых фильмов, а вернулся в мир, где единственным языком, дозволенным актерам, стал американский английский. И сионисты еще заявляют, будто им ничего не известно об империализме. Они завладели всем! Их стремления отражаются и в фильмах. Посмотрите, как в Голливуде все преданы Киплингу. Техасцы ставят книги Киплинга на второе место после Библии. Евреи — истинные хамелеоны. Арабы скажут вам то же самое. Достаточно лишь присмотреться к Би-би-си. Там заправляют евреи.
Я только вчера беседовал с Десмондом Рейдом
[582], сценаристом, в «Хеннеки»
[583]. Он работает в этой сфере. Он со мной согласен.
— Дерьмовые левые жидки, парень! — Его слова, не мои.
Он пишет триллеры. Я думаю, он работал над «Диком Бартоном, специальным агентом»
[584]. Он говорит, что я неплохо помогаю ему по части идей. Рейд был первым профессиональным автором, который порекомендовал мне предложить свои мемуары для публикации. Хотя в пятидесятых именно он занимался всеми книгами о Секстоне Блейке, он никогда не знал Дж. Г. Тида лично. Очевидно, Тид внезапно умер в госпитале от тропической лихорадки, прежде чем я приехал в Англию. Я сказал Рейду, что этот человек даровал моей душе покой в самые трудные, напряженные времена. Тид знал о мировой политике пару важных вещей. В отличие от «Кинг-Конга» Уоллеса
[585], который письменно выступал против евреев и анархистов, но был, вероятно, тайным сионистом и масоном, Джордж Гамильтон Тид глубоко, как постранствовавший по всему миру человек, понимал истинно английские ценности и осознавал, что англичанин должен всегда воплощать эти ценности, служа примером для окружающих.
